политики и знаем, с другой стороны, <…> здесь никакая последующая деятельность, никакой самый напряженный труд не вернут погибшего[91].

Описанное Вейнером общее отношение к власти, выражавшееся в готовности сотрудничать даже с несимпатичным политическим режимом в интересах краткосрочных целей сохранения памятников, было во многом типичным для старых защитников старины Петрограда. Людям, которые когда-то сотрудничали с журналами «Мир искусства» и «Старые годы», нравилось думать о себе и о движении, которое они возглавляли, как об «аполитичных»[92]. Они гордились тем, что не принимали чью-либо сторону, никогда не привязывали себя к определенной политической партии или идеологии. В дореволюционную эпоху ведущие защитники реликвий прошлого часто подавляли свое отвращение к царскому правительству и соглашались на официальные должности, назначения в комитеты и материальную помощь, когда считали, что это отвечает интересам их дела. Точно так же в хаосе, последовавшем за отречением царя весной 1917 года, защитники старины в целом отказались выбирать чью-либо сторону. Хотя, без сомнения, естественные симпатии большинства собравшихся 4 марта в петроградской квартире Горького были на стороне Временного правительства, они решили направить делегации с примерно одинаковыми призывами как к этому учреждению, так и к его сопернику – Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов. После октябрьского переворота многие защитники наследия старины, даже если им не нравился новый большевистский режим, снова относительно быстро начали с ним сотрудничать[93].

Поскольку они встали на сторону большевиков в то время, когда режим все еще остро нуждался в квалифицированных специалистах, многие защитники реликвий Петрограда в первые послереволюционные годы занимали довольно важные посты. Бенуа, Верещагин, Тройницкий и Вейнер – все они работали в различных комиссиях при Народном комиссариате просвещения и помогали управлять крупными культурными учреждениями в период Гражданской войны[94]. Благодаря этому им удалось провести целый ряд значительных реформ, исходя из предложений, неоднократно выдвигавшихся в течение предыдущих двух десятилетий на страницах «Мира искусства» и «Старых годов». Бенуа и его друзья работали над повышением стандартов городского планирования, реставрации и музейного кураторства. Как члены новых комиссий по сохранению памятников старины, организованных Наркомпросом, они старались, насколько это было возможно, защитить от разрушения и отдельные здания, и исторические районы столицы, одновременно способствуя улучшению жилищных и санитарных условий.

Конечно, даже в первые несколько лет после Октябрьской революции защитники старины столкнулись со значительными разочарованиями: конфликт между соперничавшими правительственными структурами, плохая связь и нехватка ключевых ресурсов часто не позволяли им охранять памятники, находящиеся под угрозой, даже когда они теоретически имели поддержку ключевых большевистских чиновников. Никакие крики не могли предотвратить снос большей части оставшихся в Северной столице деревянных зданий XVIII века на дрова в худшие дни Гражданской войны. Военные части и делегации крестьян из регионов продолжали время от времени размещаться во дворцах. Музеи слишком часто исчезали так же быстро, как и создавались, освобождая ценное пространство для других целей. С течением времени авторы журналов «Мир искусства» и «Старые годы» все чаще сталкивались с подобными разочарованиями и все чаще оказывались в противоречии с формирующимся советским государством. Ко второй половине 1920-х годов официальный упор на партийности сделал несостоятельной «аполитичную» позицию, которую они поддерживали. Безжалостные кампании правительства по индустриализации, модернизации и советизации российского общества во многих случаях препятствовали охране старых памятников. Некоторые защитники старины, такие как Бенуа и Лукомский, в конечном итоге решили эмигрировать. Другие ушли в свои кабинеты в надежде переждать бурю культурной революции.

Во многих отношениях подход к работе по сохранению наследия старины, применяемый Бенуа и его друзьями, мало изменился в первые годы после революции. Защитники культурных памятников продолжали заниматься той же деятельностью и часто полагались на знакомые стратегии. В частности, две организации, которые они помогли создать в Петрограде в первые несколько лет после революции, кажутся осознанными попытками возродить и расширить дореволюционные структуры: Музей Города и Общество изучения, популяризации и художественной охраны Старого Петербурга. Оглядываясь назад, обе эти организации можно было бы охарактеризовать как центры краеведения. Поскольку они занимают видное место в мифологическом нарративе, который многие современные российские краеведы принимают за истинное описание происхождения и истории своей дисциплины, эти институты заслуживают обсуждения здесь.

Музей Города был создан осенью 1918 года. В мае того же года, после эвакуации бывшего Министерства продовольствия в Москву, Аничков дворец – имперская резиденция, расположенная на углу Невского проспекта и реки Фонтанки, – был передан Культурно-просветительскому отделу Петроградской городской управы [Музей Города 1928: 9]. Не зная, как лучше использовать здания, начальник отдела В. Р. Менжинская обратилась за советом к давнему защитнику старины Курбатову. Второстепенная фигура в «Мире искусства» и постоянный автор как «Художественных сокровищ России», так и «Старых годов», Курбатов к этому времени был широко признан ведущим экспертом по памятникам культуры и наследию Санкт-Петербурга. В годы, непосредственно предшествовавшие Октябрьской революции, он составил несколько карманных путеводителей по пригородным дворцово-парковым ансамблям за пределами Северной столицы, написал популярную историю архитектуры Санкт-Петербурга, оказавшую большое влияние на все последующие описания города, и опубликовал новаторское исследование по истории ландшафтного и паркового дизайна [Курбатов 1912; Курбатов 1913; Курбатов 1916]. Один из первых защитников старины, добровольно предложивших свои услуги большевистскому режиму, Курбатов, когда к нему обратилась Менжинская, уже участвовал в различных проектах Наркомпроса, связанных с защитой наследия прошлого и ландшафтным дизайном[95].

Несмотря на свой плотный график, Курбатов благосклонно откликнулся на просьбу Менжинской и отправился со своим старым знакомым, архитектором Л. А. Ильиным, осматривать объекты Аничкова дворца. Оба эксперта быстро согласились, что это здание плохо подходит для нужд учебного заведения. Однако, по их мнению, величественный фасад главного дворца и его многочисленные богато украшенные интерьеры, конфигурация служебных зданий на территории комплекса и центральное расположение дворца в целом делали новый объект идеальным для крупного музея. В докладе, который они позже представили Менжинской, Курбатов и Ильин предложили создать в дворцовом комплексе новый музей, посвященный Петрограду и проблемам городской жизни. Хотя уже существовали два хранилища, которые в некотором смысле можно было бы считать выполняющими аналогичную задачу, каждое, по их утверждению, имело очевидные недостатки. Городской музей на Кронверкском проспекте располагал невпечатляющей коллекцией, и ему не хватало места для расширения. Музей Старого Петербурга со времен Февральской революции не мог организовать надлежащую экспозицию и в любом случае всегда фокусировался исключительно на прошлом столицы, делая акцент в первую очередь на архитектуре и других искусствах. Курбатов и Ильин сочли, что в огромном Аничковом дворце можно было бы создать муниципальный музей, который будет решать более широкий круг проблем.

Менжинская согласилась с этим предложением и собрала комиссию для разработки конкретного плана. В ее состав вошли Курбатов, Ильин и другие, менее известные деятели, многие из которых были инженерами, участвовавшими в работе по планированию. В течение нескольких месяцев они в деталях разработали предложение, получившее одобрение Наркомпроса. Луначарский 4 октября подписал указ, которым официально ввел в действие новый музей и одновременно подтвердил право хранилища использовать не только сам Аничков дворец, но и целый ряд прилегавших к нему сооружений, включая дворец великого князя Сергея Александровича, дом Серебрякова, несколько жилых домов и «Кабинет его величества»[96]. По сути, Музей Города получил во владение целый квартал в центре Петрограда[97]. Комиссия Менжинской, которая к этому времени превратилась в постоянный административный совет, немедленно начала выставлять в музее экспонаты, что позволило ему всего за несколько недель открыть