насущных проблем и обеспечения необходимых потребностей начали обращаться к частной инициативе. Если государство не могло или не хотело предпринимать решительные действия для улучшения условий жизни бедных, модернизации русской образовательной и медицинской систем, защиты памятников и создания музеев и библиотек, то, возможно, – склонны были полагать эти люди, – сама общественность должна вмешаться и исправить этот непорядок. Оно могло сыграть важную роль в донесении культуры и просвещения до простого народа, который спустя два столетия после петровских реформ все еще слишком очевидно прозябал во тьме и невежестве[71]. Создание общественных объединений различного рода было одним из важных проявлений этой тенденции к возникновению гражданского общества. Как отметил Джозеф Брэдли, после великих реформ 1860-х и 1870-х годов правила, касавшиеся неправительственных учреждений и общественных объединений, были смягчены, что со временем привело к экспоненциальному увеличению числа существующих организаций [Bradley 1991: 139]. К концу столетия в России, помимо созданных в ходе реформ местных собраний, известных как земства, существовала хорошо развитая сеть профессиональных ассоциаций, обществ любителей природы, любителей искусства, коллекционеров, а также спортивных клубов, благотворительных групп и кружков самообразования. Многие из этих организаций стремились служить не только своим собственным членам и/или единомышленникам, но и России в целом: они видели своей целью решение социальных и культурных задач, которыми долгое время пренебрегало правительство.

Если говорить о движении в защиту наследия прошлого, одна широко обсуждавшаяся законодательная неудача сыграла особенно важную роль в росте интереса к культурной активности в десятилетие, предшествовавшее Октябрьской революции: неспособность правительства принять эффективный закон о защите художественных и исторических памятников. Когда в 1907 году был основан журнал «Старые годы», правила, регулировавшие сохранение архитектурных сокровищ России, оставались довольно примитивными и, особенно в отношении сооружений XVIII и XIX веков, в значительной степени были неэффективны. Хотя теоретически и Академия художеств, и Археологическая комиссия в определенных ситуациях имели право вмешиваться и блокировать проекты, угрожавшие изуродовать или уничтожить важнейшие достопримечательности, они редко пользовались своими полномочиями[72]. Признавая наличие проблем, в 1901 году правительство предприняло попытку разработать более эффективный устав, но обсуждения затянулись до бесконечности. В течение 12 лет проект переходил от одного комитета к другому, постепенно меняясь, чтобы учесть целый ряд противоречивых интересов. Когда в 1912 году проект закона наконец попал в Думу, ведущие защитники культурного наследия выступили против него, утверждая, что он настолько плохо продуман, что может препятствовать усилиям по сохранению памятников прошлого. Они неодобрительно отметили, что предлагаемый устав предусматривает создание Комитета по надзору, состоящего почти полностью из бюрократов, выделяет мало средств на работу по сохранению архитектурного наследия и даже не распространяется на церковную собственность. Хотя Дума в конечном счете пересмотрела законопроект с целью решения некоторых из этих проблем, освещение закона в «Старых годах» оставалось в подавляющем большинстве случаев негативным[73].

Разочарованные всеми этими ошибками и задержками, многие поборники сохранения культурного наследия задолго до 1912 года в значительной степени потеряли веру в деятельность режима в области законодательной реформы. Они пришли к убеждению, что если приоритеты, процедуры и, вполне возможно, состав правительства кардинально не изменятся, то его ведомства и поддерживаемые им государственные учреждения никогда не примут мер, необходимых для защиты архитектурного наследия России. В годы, предшествовавшие Февральской революции, такие люди, как Бенуа, Вейнер и Врангель, были более склонны возлагать надежды на общество, чем на государство. В своих публичных заявлениях они последовательно подчеркивали, что образованная общественность могла бы внести огромный вклад, если бы просто занялась этим делом. Как заметил Врангель в статье 1910 года: «Нужно заботливое попечение всей культурной России о художественной и исторической сокровищнице страны…» Врангель призвал добровольцев объединяться, создавая ассоциации для изучения и сохранения местных исторических памятников. Он полагал, что «сеть таких союзов, разбросанных по всей стране, может стать могучей силой против вандализмов, разрушений, вывоза за границу [предметов старины]»[74].

Некоторые организации по защите культурного наследия, возникшие в предреволюционные годы, в соответствии с грандиозными идеями, сформулированными Врангелем в его статье 1910 года, преследовали цели, поистине национальные по масштабу. В частности, Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины, которое сам Врангель основал в 1910 году, хотя и базировалось в Санкт-Петербурге, быстро породило сеть провинциальных филиалов. Однако другие неправительственные учреждения и ассоциации действовали в основном в пределах большого Санкт-Петербурга – пространства, которое, как будет справедливо сказать, оставалось главным центром усилий движения за сохранение памятников старины вплоть до революции. Принятые ими организационные модели и формы активности, которых они придерживались, стали чрезвычайно авторитетными, привлекая подражателей как в ранний советский, так и в постсоветский периоды.

Одной из важнейших дореволюционных организаций, занимавшихся сохранением архитектурного наследия российской Северной столицы, была Комиссия по изучению и описанию Старого Петербурга. Созданная в 1907 году как филиал Общества архитекторов-художников, она первоначально возглавлялась Бенуа и имела в своем составе активных членов, известных деятелей по защите памятников старины, таких как Врангель, Курбатов, Добужинский, Н. К. Рерих, К. А. Сомов, В. А. Щуко и И. А. Фомин[75]. Хотя с юридической точки зрения комиссия не имела полномочий предотвращать снос или реконструкцию старых зданий, она пыталась с помощью тщательно организованных кампаний в средствах массовой информации повлиять на общественное мнение и пристыдить владельцев недвижимости, чтобы они выполнили ее рекомендации. Поскольку многие из ее членов занимали должности в редакционном совете «Старых годов» или регулярно писали статьи в журнал, комиссия получила большую бесплатную рекламу от популярного издания. Бюллетени о ее деятельности и проблемах появлялись в разделе «Хроника» почти каждый месяц. В этих отчетах рассказывалось о последних успехах и неудачах комиссии и часто напоминалось представителям общественности, что организация с благодарностью примет любую информацию, которую они могут получить о старых зданиях, включая сообщения о вандализме, соответствующие зарисовки и фотографии. По большей части такого рода агитация, похоже, давала результат. Угрозы плохой огласки часто было достаточно, чтобы убедить как государственные учреждения, так и частных землевладельцев следовать рекомендациям комиссии и оставить постройки, находившиеся на их попечении, нетронутыми или по крайней мере достичь некоторого приемлемого компромисса[76].

Если она не могла спасти тот или иной памятник от разрушения, то комиссия обычно убеждала владельцев здания разрешить своим членам проводить измерения, фотографировать и забирать любые необычные или исторически значимые декоративные детали до прибытия бригады по сносу здания. Фрагменты лепнины, потолочные фрески, чугунные решетки и старые изразцовые печи аккуратно изымались и доставлялись в учреждение под названием «Музей Старого Петербурга». Созданное Комиссией по изучению и описанию Старого Петербурга в 1907 году, это частное культурное хранилище в скором времени играло важную роль в работе по сохранению наследия прошлого. Оно проводило инвентаризацию и хранило архитектурные детали и документы, собранные благодаря регулярным усилиям комиссии, ходатайствовало о дополнительных пожертвованиях от государственных архивов, правительственных ведомств и частных лиц, охотно демонстрировало свои коллекции посетителям и, как и Комиссия по изучению и описанию Старого Петербурга, постоянно агитировало за сохранение архитектурных памятников столицы.

Первоначально музеем управлял совет, состоявший из членов Комиссии по изучению и описанию Старого Петербурга[77]. Хотя, согласно внутренним правилам учреждения, этот совет мог при желании расширяться, предоставляя право голоса видным местным художникам, критикам или другим лицам, симпатизировавшим движению за сохранение памятников старины, музей вплоть до революции управлялся главным образом членами Комиссии[78]. На первом заседании совет музея избрал из своей среды людей для занятий повседневной деятельностью в течение следующих трех лет: директора, двоих помощников, секретаря