Я не мог больше вынести гнилого духа партийной работы и решил вернуться на практическую активную работу. Меня пригласил к себе на работу начальник иностранного отдела ГПУ Трилиссер[38].

Я приехал в составе советского посольства в Кабул. Официально я числился помощником заведующего бюро печати, фактически же я резидент ОГПУ в Афганистане. Советское посольство помещалось в довольно старом здании, напротив знаменитого и единственного в Афганистане завода «Машинханэ». Между заводом и посольским домом протекала река Кабул, от которой летом остается одно высушенное русло и название. Вдоль реки по руслу бродят буйволы в поисках воды и сырого места. Посольский дом страшно неудобен, и единственным преимуществом его является огромной толщины чинара, раскинувшая среди двора свои громадные ветви, которые давали богатую густую тень. Члены миссии почти все свободное время проводят под этим деревом. От старого водоноса мы знали, что дом этот принадлежал предшественнику нынешнего Мустоуфи (заведующий налоговым управлением), который чересчур усердно собирал налоги, большую часть которых забывал сдавать в казну. Благодаря своей плохой памяти он скопил громадное состояние. Однажды вечером по приказу эмира пришли в дом солдаты и, вытащив Мустоуфи с постели, повесили его тут же, на чинаре, под тенью которой он любил отдыхать. Тут он висел три дня и три ночи. Потом труп убрали, а имущество конфисковали в пользу казны. Водонос показывал нам толстую ветвь дерева, поддерживавшую своего хозяина в последнюю критическую минуту его жизни.

Вот так мы, как обычно, сидели, укрывшись от знойного солнца под деревом, и от скуки перекидывались редкими фразами. Уже два месяца мы не читали газет из СССР и с нетерпением ожидали приезда тематических курьеров. Вокруг этой темы и шел разговор. Вдруг мы заметили, что стоявший у ворот часовой афганец открыл настежь ворота, в которые въехали совсем запыленные всадники. Это был курьер и два его сопровождающих. За ними следовало несколько лошадей, и караван замыкался четырьмя маршировавшими солдатами. Все, сидевшие под деревом, выбежали на солнце и шумно, радостно приветствовали прибывших. Дипломатическая почта почти немедленно была развьючена и перенесена в обычно пугавшую канцелярию.

Второй секретарь разбирал в канцелярии почту, комендант посольства отводил уставшим от трехнедельной верховой езды курьерам помещение. Мы же продолжали сидеть под деревом, с нетерпением ожидая новостей.

Прошел час томительного ожидания, пока, наконец, из квартиры полпреда не выбежал посольский слуга Осман, единственный слуга, одевавшийся по-европейски, т. е. носил брюки поверх белых шаровар. Подбежав к дереву, Осман обратился ко мне по-афгански.

– Сафир-саиб требует мунши-саиба к себе.

– Хоб, – ответил я и, встав, направился к полпреду. Я вернулся к себе и заперся в спальне, где хранил секретные бумаги и шифр. Из вскрытого пакета, адресованного полпреду Старку[39] с печатями Наркоминдела, вынул запечатанный конверт, который был адресован: «Лично, совершено секретно. Никому другому не вскрывать, товарищу Петру». Я носил кличку «Петр». Осторожно вскрыл пакет и вынул содержимое. Письмо на простой бумаге без адреса и без подписи, пара циркуляров на папиросной бумаге и американские доллары. Я стал читать письмо.

«§ 4. Обращаем ваше внимание на бухарскую эмиграцию. У нас имеются сведения, что афганское правительство продолжает их поддерживать. Из тех же очников сообщают, что эмир бухарский намерен обратиться в Лигу Наций[40] с петицией, которую должен повезти в Европу бухарский купец Юсуф-бай. Одновременно наблюдается новое оживление басмачества на границах. Все эти моменты заставляют нас обратить пристальное внимание на бухарцев в Афганистане и их связи на советской территории.

§ 5. Восстание хостинцев на юге Афганистана, по непроверенным сведениям, поддерживается англичанами, снабжающими повстанцев оружием. Выясните, каковы взаимоотношения главарей повстанцев с англичанами. Постарайтесь добыть документальные данные участия англичан в помощи восставшим».

В таком же духе были остальные параграфы письма.

Я каждый день совершал прогулку верхом, знакомясь с окрестностями и людьми. О бухарцах мне только было известно, что эмир бухарский живет в отведенном ему дворце Калаи-Фату, в 18 километрах от Кабула. При нем находились до трехсот приверженцев, среди которых мы не имели ни одного агента. После получения письма из Москвы я перенес свои прогулки на дорогу между Кабулом и Калаи-Фату, надеясь встретить кого-нибудь из бухарцев и завязать знакомство. Целую неделю я разъезжал безрезультатно, пока однажды я не увидел едущего по дороге верхового. В пестром халате с белой чалмой на голове и большой седой бородой, обутый в мягкие сафьяновые сапоги, старик был типичным бухарцем. Он направлялся из города в сторону Калаи-Фату.

– Салам алейкум, – поздоровался я со стариком, нагнав его.

– Салам алейкум, – ответил он, искоса взглянув в мою сторону.

– Не знаешь ли, отец, как проехать в Чиили-Сютюн? – спросил я по-узбекски. – Я недавно приехал в эти места и не знаю дороги, – добавил я.