На другом берегу Ла Манша, во Франции, врач Анж-Габриэль-Максим Вернуа (1809-1877), консультировавший высшие чины государства, включая императора Наполеона III, провел ряд исследований технологии использования мышьяка на производстве. Невзирая на высокий ранг, он живо интересовался вредными и опасными производственными факторами. В 1859 году Вернуа посетил мастерские по изготовлению искусственных цветов и обнаружил, что работники были смертельно больны[208]. Он описал угрозы для здоровья, связанные с каждым из этапов технологического процесса, а на хромолитографии, служившей иллюстрацией к его статье, изображено, как токсичная зеленая пыль разрушала руки и тела изготовителей цветов (ил. 2 во вклейке). В условиях мастерской или фабрики эта пыль забивалась под ногти и с немытых рук попадала в еду. Она вызывала нарывы на пальцах ног, высовывавшихся из дырок в поношенных башмаках, и, оседая на полу, убивала крыс и мышей. Вернуа отмечал, что ателье по изготовлению цветов были одними из немногих мастерских, где не было ни грызунов, ни охотящихся на них кошек, за исключением лишь одного больного представителя семейства кошачьих, который попался ему на глаза. Поздним вечером, когда работники уносили ядовитую пыль домой на своей одежде, она распространялась по всем поверхностям в тесных квартирках «независимых» сдельных рабочих.

В XIX веке мышьяк считался ядом «раздражающего» действия. При контакте с телом он действовал как «разъедающее вещество, которое оказывает на кожу каустический эффект, в результате чего на ней образуются язвы, струпья и происходит отторжение некротизированных тканей»[209]. Этот процесс наглядно представлен на иллюстрациях, демонстрирующих процесс язвообразования на зеленых руках с желтыми ногтями, покраснение и отслоение кожи вокруг губ и ноздрей. Глубокие, окаймленные белым, словно раковые образования, шрамы на ноге рабочего выглядят как кратеры на поверхности кожи. Отслоение кожи позволяло яду проникнуть еще глубже в организм; по мнению Вернуа, особо уязвимыми были работники, которых называли apprêteurs d’étoffe: они окрашивали белую ткань в желтый цвет с помощью другого едкого химического красителя – пикриновой кислоты. Использование этой кислоты придавало зеленому цвету более естественный оттенок. Затем рабочие голыми предплечьями втирали изумрудно-зеленую пасту в ткань и растягивали ее для просушки на деревянных рамах, накалывая на торчащие по периметру гвозди. Гвозди рассекали им ладони и руки, и яд проникал прямо в кровоток – этот процесс Вернуа называл беспрерывным «прививанием» мышьяка[210]. Попадая в процессе мочеиспускания с рук мужчин на половые органы, мышьяк вызывал похожие на сифилисные болезненные воспаления и повреждения мошонки и внутренней части бедер. Чтобы излечить эти травмы, порой приводившие к гангрене, требовалось до шести недель стационарного лечения[211]. После обработки ткани мужчинами к работе приступали девочки и молодые женщины: они делали из нее листья и букеты. Работницы страдали отсутствием аппетита, «тошнотой, коликами и диареей, анемией, бледностью кожных покровов и постоянными головными болями, которые будто тисками сжимали им виски»[212]. Впоследствии правительства Франции и Германии приняли законы, запрещавшие использование этих красителей[213]. Правительство Великобритании не предпринимало никаких мер, и в 1860 году, всего лишь за год до гибели Матильды Шуэрер, британский врач Артур Хилл Гассаль описывал состояние здоровья работников лондонских цветочных мастерских как «в наивысшей степени плачевное»[214].

Красители на основе мышьяка также наносили вред рукам владельцев одежды, пусть и не такой тяжелый, как ее изготовителям. Так, в 1871 году «дама, купившая коробку зеленых перчаток в магазине известной и уважаемой торговой фирмы», страдала от рецидивирующих язв на коже вокруг ногтей до тех пор, пока в них не обнаружили соли мышьяка[215]. Ее ядовитые перчатки вполне могли напоминать те, что хранятся в коллекции Галереи костюма в Манчестере (ил. 3 во вклейке). Этот случай вряд ли вызовет удивление, если иметь в виду, что справочники по изготовлению перчаток того времени предлагали некоторые виды красок «попросту наносить кисточкой» прямо на перчатки в виде жидкого раствора и «без какой-либо дальнейшей обработки» для закрепления цвета. Поэтому кожаные перчатки вполне могли выделять токсины на теплые влажные руки своей хозяйки[216]. Сегодня мы уже успели позабыть об этих ужасах, но консервативный мир парижской высокой моды все еще хранит о них память.

В документальном многосерийном фильме «Под знаком Шанель» (2005) одна из самых влиятельных сотрудниц модного дома Шанель говорит, что «портнихи не любят зеленый». Эта установка против зеленого цвета со временем превратилась в миф, смутное поверье, связанное со страхом «плохой приметы». Поскольку сама Коко Шанель прославилась модернистской черно-белой палитрой, нам трудно представить, чтобы она использовала в своих коллекциях «естественные» цвета, такие как зеленый. Ее преемник, Карл Лагерфельд, сам одевающийся в строго черно-белые костюмы, также избегает иных цветов и их сочетаний. Однако отказ Коко Шанель от определенных цветов в коллекциях можно объяснить не только эстетическими предпочтениями. Как убедительно свидетельствует смерть Матильды Шуэрер, страхи или предрассудки, связанные с зеленым цветом в мире высокой моды, обусловлены медицинской логикой XIX века.