— Выходим, — прервал их разговор Буттафуоко, закончивший паковать вещи.

— Ах, сеньор мой, вы же не подумали еще об одном.

— О чем же, дон Баррехо?

— Пушка уже выстрелила, и выход из порта всем парусникам запрещен.

— Только не тем, на борту у которых находится секретный агент маркиза де Монтелимара, — ответил Буттафуоко. — Все продумано, и этой ночью мы покинем Панаму.

— Ну если так, то можем начинать нашу бродячую жизнь, — сказал дон Баррехо. — Шесть лет я не общался с флибустьерами и не выходил в море.

— Тогда, дружок, бери с собой апельсины, — посоветовал Мендоса. — Ты же знаешь, что качка порой играет скверные шутки с желудком.

— Ну мой-то желудок железный, — похвастался дон Баррехо.

Они взяли тюки с оружием и боеприпасами, заперли дверь и направились к молу, возле которого слегка покачивалась маленькая каравелла в восемьдесят или сто тонн водоизмещением; два латинских паруса[41] и прямоугольный фок[42] были уже отвязаны.

Начинался дождь, океан больше не грозил своим ревом, с берега подул свежий ветер. Мастер Арнольдо первым встретит троих знаменитых авантюристов сладчайшим приветствием. За ним стоял бородатый мужчина с бронзовым от загара лицом: это был капитан.

— Все готово, приятель? — спросил Буттафуоко у фламандца.

— Торога фам открыта, — ответил тот. — Зеленый сфет означает разрешение.

— Где твой товарищ?

— Ф каюте; Арамехо очень болен.

— Если он не выздоровеет, мы предложим хороший завтрак тихоокеанским акулам, — вступил в разговор дон Баррехо. — У твоего друга, Пфиффер, нет ни капли крови испанских грандов.

— Ао! — выдавил из себя фламандец, посчитавший за благо не добавлять ни одного слова.

Пятеро матросов, метисов с Тихоокеанского побережья, которое и в те времена славилось бравыми моряками, выбрали якорь, а в это время капитан поднял на верхушку фок-мачты зеленый фонарь, означавший, что парусник имеет право свободного выхода из порта на свой собственный риск.

Каравелла легко отошла от причала и заскользила среди многочисленных кораблей, разбросанных по акватории порта, гордо направляясь к выходу; крепчающий ветер с суши подгонял судно.

После короткого визита в трюм, забитый бочками, видимо, пустыми, а потому в них авантюристам вполне можно было укрыться от маркиза, Буттафуоко, Мендоса и гасконец поднялись на палубу и направились на нос.

— Вы не заметили ничего подозрительного, сеньор Буттафуоко? — спросил вполголоса гасконец. — Я, знаете ли, не слишком-то доверяю этому Пфифферу.

— Абсолютно ничего, — ответил буканьер.

— Тогда мы здесь — хозяева.

— Точнее: наши шпаги.

— Которые в нужный момент сумеют выполнить свой долг.

— Но будем осторожны. Пусть один из нас остается на посту и внимательно несет свою вахту. Определенно, мы попали не к лучшим друзьям.

— А ты, Мендоса, как моряк, — сказал гасконец, — следи за курсом этой посудины. Эти люди вместо Калифорнии способны увезти нас в Перу или Чили.

— Я держу буссоль[43] под контролем, дружище, — ответил баск. — В первую же вахту я подойду к рулевому и выброшу его в море.

— Вместе с Пфиффером.

— Если будет нужно, я и его пошлю напиться морской водички, но это только в том случае, если он нарушит свою клятву.

— Он очень боится нас, поэтому вряд ли что будет затевать, хотя я нисколько не верю его голубым глазам.

— Да всех надо бы перерезать, — заключил Буттафуоко, раскуривая свою трубку.

Сделав несколько галсов, каравелла достигла выхода из порта, перед которым несли сторожевую службу два больших фрегата; на них была возложена задача воспрепятствовать какому-либо сюрпризу со стороны флибустьеров, которые все еще орудовали в этих водах Тихого океана.

За молом волна была чуть сильнее, тем не менее маленький парусник, отслуживший, должно быть, немало лет и имевший поистертый киль, держался относительно хорошо.

Капитан, посоветовавшись со своими пятью матросами и понаблюдав за горизонтом в подзорную трубу, взял курс на северо-запад, стараясь избежать многочисленных подводных камней, которыми были усеяны подходы к берегу.

— Пока все идет хорошо, — сказал Мендоса, успевший прогуляться на корму, чтобы взглянуть на показания буссоли. — Завтра мы заставим этих морячков повернуть на Тарогу, а если они воспротивятся, отделаемся от них.

— Я хочу лично обрезать бороду капитану, — заявил дон Баррехо.

— Если хотите отдохнуть, ступайте, я останусь на вахте.

— Нет, Мендоса, — возразил Буттафуоко. — Наши вахты начнутся завтра, когда мы убедимся, что команда уважает пожелания мирных пассажиров. Наш приятель Арнольдо должен был что-то нашептать на ухо капитану: он ни за что не поступит так неблагоразумно, чтобы оставить мостик.

Его друзья согласились с этими словами кивком головы и, в свою очередь, закурили трубки, удобно устроившись на носу.

В открытом океане шла сильная волна, и она сбивала маленькое суденышко с курса, а ночь была необыкновенно звездной и четвертушка бледной луны купалась на горизонте в океанских водах. Пятеро матросов вместе со своим капитаном, возможно, возбужденные близостью опасных тихоокеанских бродяг, ни на минуту не оставляли палубы, а общий приятель Арнольдо составлял им компанию.

Когда занялась заря, американских берегов было не видно даже на горизонте. Каравеллу за ночь сильно отнесло течением в океан.

— Мы отошли уже довольно далеко, — сказал Мендоса. — Если так будем идти, то за пару дней можем попасть на Тарогу. Только мне кажется, что наш бородач вовсе не намерен доставить нам удовольствие дружески обняться с флибустьерами.

И в самом деле, по свистку капитана матросы развернули судно, намереваясь оказаться хотя бы в видимости берега, чтобы в случае появления флибустьеров можно было найти укрытие. Только трое авантюристов вовсе не к этому стремились, о чем они незамедлительно объявили капитану, предварительно спрятав в карман свои трубки.

— Что вы делаете? — насупившись спросил Буттафуоко, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Меняем курс, — ответил бородатый капитан. — Мы слишком далеко ушли в море, а у меня нет никакого желания встретиться здесь с каким-либо пиратским кораблем.

— Приказываю вам идти прежним курсом, а о флибустьерах можете вообще не беспокоиться.