— Вы… приказываете? — изумился капитан.

— Да, — спокойно ответил Буттафуоко.

— И куда же мы должны идти?

— Нам надо убедиться, есть ли еще на Тароге те бравые парни.

— Я взял вас на борт, чтобы доставить в Калифорнию.

— Теперь мы передумали.

— Может быть, вы считаете себя собственниками каравеллы?

— Мы наняли ее за свой счет и хотим сами определять свой путь.

— Э!.. Э!.. Не рано ли вы раскомандовались в моем доме? — вышел из себя капитан. — Если вам нравится быть убитыми флибустьерами, садитесь в шлюпку, которую мы тащим на буксире, и убирайтесь ко всем чертям! Что же касается меня, то я как можно быстрее вернусь к берегу.

— У нас вовсе нет желания кормить акул, да и фрахтовали мы каравеллу, а не шлюпку, поэтому я во второй раз приказываю вам вернуться на прежний курс: прямо на запад, ибо именно туда ведет нас путеводная звезда. В Калифорнию мы заглянем попозже.

— Хватить болтать, хозяин, — вмешался гасконец, положив руку на рукоять своей шпаги. — Либо ты выполнишь наш приказ, либо мы пустим в дело свои игрушки, а они, как ты знаешь, колючие.

Капитан сильно побледнел.

— Кто же вы такие на самом-то деле? — с трудом выдавил он свой вопрос.

— Не пытайтесь узнать, кто мы такие и что намерены совершить, — ответил Буттафуоко. — Одно скажу: флибустьеров вам нечего бояться, пока мы остаемся на борту каравеллы.

Капитан собирался жестко ответить, но тут вмешался мастер Арнольдо, который до этого безучастно наблюдал за спором, грозившим перейти в нечто более серьезное, потому что метисы, казалось, не собирались оставлять своего капитана в одиночку противостоять пассажирам.

— Пофинуйтесь этим сеньорам, — сказал он. — Так приказал маркиз те Монтелимар. Я отфечаю за фсё.

— Ну, если так, то пусть они катятся хоть в ад. Посмотрим, поможет ли им сеньор маркиз, когда флибустьеры пойдут на абордаж.

— Хфатит об этом, — оборвал Арнольдо.

— Эх, дружище Пфиффер, вы ведь могли вмешаться чуточку пораньше, — обратился к нему гасконец. — Это позволило бы сэкономить целый мешок пустых слов.

Фламандец, не отвечая, пожал плечами и занял свое место на корме позади судового компаса. Капитан посовещался со своими матросами, зло посматривавшими на авантюристов, однако не осмеливавшимися открыто выражать свое недовольство, и приказал повернуть на запад.

Казалось, каравелле ниоткуда ничто не угрожало, потому что океан выглядел абсолютно пустынным. Конечно, если не считать морских птиц и стаек летучих рыб, но ни те, ни другие не могли причинить неприятностей мореплавателям.

Между тем солнце поднялось выше над горизонтом, а ветер настолько ослабел, что каравелла делала не более двух узлов.[44] Моряков тоже охватила апатия, потому что они слишком ослабили шкоты.[45]

В полдень трое авантюристов, почувствовавших себя хозяевами каравеллы, приказали принести себе обед, и очень обильный, объявив матросам, что они голодны, как акулы. Капитан и его команда, начинавшие бояться трех наглецов, которых они считали флибустьерами, поостереглись отказать.

В течение дня каравелла продолжала свое медленное плавание к западу, пройдя всего двадцать миль, но едва солнце закатилось, потянул более свежий ветерок, ускоривший ход судна. Трое авантюристов спокойно поужинали, после чего Буттафуоко и гасконец отправились в выделенную им каюту, а баск заступил на вахту, вооружившись двумя пистолетами и верной шпагой, совершившей столько чудес под командованием сына Красного корсара.

Ночь не обещала быть такой ясной и такой спокойной, как предыдущая. На океан опустились довольно плотные облака, которые вскоре после захода солнца расползлись по всему небу, закрыв звезды и лунный серп. Но пока никаких признаков надвигающейся бури не наблюдалось.

Мендоса раскурил трубку, потом сел позади нактоуза,[46] там, где днем сидел фламандец; отсюда он мог свободно наблюдать за буссолью. Мендоса опасался, что моряки, воспользовавшись темнотой, лягут на другой курс и вернутся к побережью материка; возможно, его опасения были справедливы, потому что он заметил, что двое матросов, оставшихся следить за парусами, уже пытались раньше неожиданно перенести их. Прошло несколько часов, а удвоивший свою бдительность баск не замечал ничего подозрительного, как вдруг ему показалось, что фламандец о чем-то шепчется с только что вышедшим на бак[47] капитаном.

Подозрительный по характеру, баск интуитивно заподозрил, что эти двое что-то замышляют. Его подозрения усилились, когда он увидел, что парочка исчезла в носовом люке.

— Ну, дружок Мендоса, смотри теперь в четыре глаза, — пробурчал он себе под нос. — За этим что-то кроется.

Он поднялся, выбил трубку, еще раз окинул взглядом океан и громко сказал:

— Спокойной ночи, рулевой; пойду-ка и я вытяну ноги.

Потом он исчез в кормовом люке, но вместо того чтобы войти в каюту, где похрапывали гасконец, Буттафуоко и мнимый сын испанского гранда, он тихонечко открыл дверь в трюм, до отказа забитый, как мы уже сказали, пустыми бочками. Его поразил свет, исходивший от фонаря, с которым кто-то осторожно шел вдоль левого борта.

— Кто бы это мог быть? — тревожно подумал Мендоса. — Что он здесь делает в такой час?

Он бросился к противоположному борту и спрятался среди бочек. Вскоре в тусклом свете фонаря он заметил две человеческие фигуры: это были капитан и фламандец.

— Может быть, они спрятали здесь какой-нибудь заветный бочонок и хотят распить без нас свое чудесное вино? — пробормотал баск. — Мы осуждаем подобные выпивки: если уж пить, то со всей компанией.

Он забился в темный уголок и продолжил свои наблюдения.

Подозрительная парочка остановилась почти в середине трюма; потом они подняли две большие бочки, отшвырнули их в стороны и забрались в освободившееся пространство.

— Это здесь, — сказал капитан, и его голос отчетливо разнесся по всему трюму.

— Много пороха? — спросил мастер Арнольдо.

— Пятьдесят фунтов.[48]