Они расположились на кухне, где бравый Риос, нисколько не сомневаясь в том, что его жестокий шурин намерен сварить кишки двух пленников, старался поддерживать огонь под полной воды монументальной кастрюлей.

— Заседание Военного совета открывается, — сказал дон Баррехо своим обычным полушутливым-полусерьезным тоном. — Слово имеет сеньор Буттафуоко, единогласно избранный председателем.

— Буду краток, — начал буканьер. — Нельзя терять времени; необходимо добраться до Тароги, где находятся Равено де Люсан и его флибустьеры, чтобы задержать корабль, на котором графиню ди Вентимилья повезут в бухту Дэвида. Без сеньориты мы абсолютно ничего не сможем сделать и нам просто-напросто придется отказаться от экспедиции.

— Мы все готовы отправиться в путь, — сказал Мендоса. — Ты ведь тоже будешь с нами, не так ли, дон Баррехо?

— Там, где нужно наносить удары драгинассой, я всегда приму участие, — ответил страшный гасконец.

— А Панчита?

— Она будет ждать меня под наблюдением моего шурина Риоса. В конце концов я ведь сам распоряжаюсь своей свободой, tonnerre!..

— Однако нам надо найти способ связаться с сеньоритой, — сказал Буттафуоко.

— Беру это на себя, — сказал дон Баррехо.

— Так быстро? — спросил Мендоса.

— Ты же знаешь, баск, какая пылкая у меня фантазия.

— Смотри, как бы тебя не схватили.

— Это с моими-то ногами!.. Да я не боюсь всех оруженосцев маркиза. Доверьте это дело мне, и я гарантирую, что еще до вечера графиня получит весточку от нас, а мы получим ее сообщение. Сеньор Буттафуоко, не подготовите ли пару записок? Могу вам одолжить свой карандаш.

— А у меня есть бумага, — ответил буканьер. — Но я жду от вас чего-нибудь необыкновенного, что было бы достойно ума гасконца.

— Когда задета честь Великой Гаскони, можно побороть тысячу опасностей и совершить тысячу чудес.

— А мы тем временем попытаемся зафрахтовать какую-либо каравеллу, чтобы добраться до флибустьерской Тароги. Ты, Вандо, знаком со многими моряками.

— Нанять судно будет нетрудно, — ответил владелец посады. — Не знаю только, как вы покинете порт. Испанцы стали удивительно любопытны, после того как Равено де Люсан подстерегает их в Тихом океане, и ни один парусник не может выйти в океан без специального разрешения или рекомендации высокого лица.

— Tonnerre!.. — воскликнул гасконец. — Да разве у нас нет Пфиффера и сына испанского гранда? Думаю, у них найдутся подходящие бумаги, подтверждающие свободу действий от имени маркиза де Монтелимара. Мы завербуем этих двух мошенников, пообещав им долю в наследстве великого касика Дарьена. Ну а потом мы подумаем о том, как скормить их тихоокеанским акулам.

— Этот гасконец окончательно стал людоедом, — отозвался Мендоса. — А я-то думал, что после свадьбы он станет нежным, как сахарный леденец!

— Вам нравится моя идея? — спросил дон Баррехо, не обратив никакого внимания на слова баска.

— Конечно, — ответил Буттафуоко, в то время как он что-то быстро писал на листке бумаги, вырванном из записной книжки. — Мы рассчитываем покинуть Панаму сегодня вечером, подумайте о том, как освободить графиню.

— Обещаю вам показать, как поступают гасконцы, когда они этого хотят. Риос, запрягайся в тележку, мы отвезем бочку назад в таверну. Днем нам не придется иметь дело с нахальными пьяницами. Друзья, до вечера. Мы встретимся перед закатом.

Он набросил на кирасу плащ из темной ткани, укрепил на поясе драгинассу и оставил рыбачий домик вместе с могучим кастильцем, который не позабыл свою чудовищную дубину. Великолепный панамский порт, самый красивый и самый обширный из тех, которыми испанцы владели в Центральной Америке, главный пункт оживленной торговли с Мексикой, Перу и Чили, присылавшими председателю Королевского суда свои галеоны с золотыми слитками, находился в постоянном оживлении.

Многочисленные парусники, которых не пугало близкое соседство флибустьеров, распускали широкие паруса, чтобы высушить их на солнце или уйти в море, в то время как на удобных причалах толпы метисов и индейцев суетились вокруг настоящих гор товаров, которые требовалось доставить в перуанские порты.

На рейде лавировали два крупных фрегата,[37] каждый из которых был вооружен сорока пушками; время от времени они выходили в открытый океан, чтобы своевременно предупредить возможную вылазку флибустьеров, солидно обосновавшихся на острове Тарога, но всегда готовых к внезапному нападению на одинокий парусник, проявив при этом свою обычную храбрость.

Пиратство, принесшее столько зла испанцам, постепенно угасало, но его последние вожаки пользовались не меньшей известностью, чем Монбар, печально прославленный Пьер лʼОлонэ, Ван Хорн, Лоран и Морган,[38] которые почти целое столетие заставляли дрожать и плакать гордую Испанию.

Риос и гасконец проделали проход в толпе наводнивших порт торговцев и судовладельцев и поднялись к центру города, где высились самые грандиозные дворцы панамской знати, в том числе и дворец маркиза де Монтелимара, слишком хорошо известный дону Баррехо. Добравшись до дворца, они расстались.

— Скажи своей сестре, что пусть она этим вечером приготовится к короткой встрече со мной, а потом мы долго не увидимся, — сказал гасконец. — Нужно позаботится о своих делах, tonnerre!..

— Хорошо, — просто ответил могучий кастилец и ушел со своей тележкой и монументальной бочкой, размер которой привлекал взгляды всех прохожих.

Дон Баррехо пересек несколько улиц, пока не вышел на обширную площадь, обрамленную красивейшими дворцами. Изо всех дверей выходили, чтобы сделать утренние покупки, повара, домашние слуги, подмастерья и прекрасные метиски.

Дон Баррехо расправил слегка седеющие усы, надвинул на лоб фетровую шляпу с пером, распахнул плащ, чтобы были видны его поблескивающая кираса и рукоятка огромной драгинассы, и принялся важно прогуливаться перед зданием, на фронтоне которого красовался герб маркизов де Монтелимаров: на золотом фоне — зеленая, словно спина ящерицы, гора, вырастающая из голубого моря.

— Подождем какую-нибудь курочку, — сказал сам себе гасконец. — Tonnerre!.. Да я еще красавчик!.. Если я завоевал сердце самой прекрасной трактирщицы Панамы, то могу еще произвести впечатление на какую-нибудь кухарку или служаночку.