Она говорила просто и ровно, словно рассказывала об ужасах, которые не хотела пережить вновь. Было видно, что Таракашка хочет узнать больше, с подробностями, но понимает, что не надо выспрашивать. Может, побоялась, что, если спросит, Головня действительно расскажет.

Но хотя бы на ее лице больше не боролись боль с тошнотой.

Головня словно не заметила невысказанного вопроса девушки.

— Несколько лет назад, — продолжила она, — я решила, что мне надо остановиться. Мы закончили выкорчевывать последний большой синдикат, и я устала от крови. Многие отказывались сдаваться, зная, что их ждет в тюрьме. — Сделав паузу, она продолжила: — Мне нужна была передышка. Так что следующую работу я взяла не на Тангенине, а подальше от Центральных миров. Подальше от городов, преступности и бюрократии.

— Капитан Ивон? — спросила Таракашка.

— Он самый, — ответила Головня. — Я нечасто охотилась за повстанцами, но это заняло меня на какое-то время. — Тень улыбки скользнула по ее губам. — Выследить Сумеречную роту удалось не сразу, но солдаты в увольнительной делают всякие глупости. Разговаривают, с кем не следовало бы…

— Тебе на будущее, — пробормотал Намир, хотя не был уверен, что Таракашка слышит его.

— …и расслабляются, рассказывают о следующем назначении. Не прошло и четырех месяцев, как я явилась добровольцем во время очередного набора. Дело было на Вероне. Не стану углубляться в детали. Вкратце — я солгала, провезла тайком свое снаряжение и стала ждать удобного случая, чтобы прикончить Горлана и сбежать. Но когда подвернулась возможность, я уже успела познакомиться с солдатами. Увидела, что, возможно, в их борьбе есть смысл.

— Ты передумала? — спросила Таракашка.

Женщина едва заметно покачала головой, словно боялась, что потеряет сознание.

— Нет, пока не приставила ствол к голове капитана. Он не испугался, и мы поговорили. Горлан предложил мне работу, а я согласилась.

Таракашка кивнула, чуть отводя взгляд от Головни.

— Я не жалею, — сказала Головня. — Ни о том, что вступила в Сумеречную, ни о прежней жизни.

Намир зарылся в спальник и попытался не рассмеяться.

Гораздо позже, в тусклом предрассветье, Намир облегчился в лощине возле лагеря и вернулся к товарищам. На полпути он встретил Головню. Она сидела на булыжнике и чистила нож. Мужчина сел рядом с ней.

Некоторое время он смотрел, как солнечный свет обводит контуром тени. Наконец он сказал:

— Как ты умудрилась не рассказать всего?

Головня пожала плечами:

— Она слишком молода. Кроме того, через пару дней мы все умрем. Немного лжи не повредит.

Намир кивнул и ковырнул землю носком ботинка. Затем выдавил улыбку:

— Если мы все умрем, кто же отомстит Челис?

Головня снова пожала плечами:

— Насколько я вижу, ее информация была правдивой. Может даже, мы спасли немало людей от… — Она замялась, затем вытянула руку и посмотрела на ладонь. По запястью расползалась сыпь. — От этого. Не ее вина, что мы были недостаточно осторожны.

У Намира сыпь начиналась под шеей. Он заметил это, когда брился.

— Горлан-то этого не знает, — сказал он. — Если нам повезет, Челис все равно будут винить. Войска готовы камнями ее забить.

Головня подбросила нож и спрятала его в чехол.

— Ну ты и засранец, сержант. — Она не улыбалась. Намир рассмеялся.

— Когда помрем, — сказал он, — мне будет не хватать таких разговоров.

— Мне тоже, — сказала Головня. Она так и не улыбнулась, но когда Намир протянул ей руку, она пожала ее.

Десантный корабль прибыл через два дня.

Намир не очень помнил, что случилось потом. Помнил, как орал Гадрен, а Головня палила из бластера в небо, чтобы обозначить местоположение отделения. Он помнил, как пытался выползти из спальника в сторону корабля, когда тот сел, и от него прямо в сторону Намира пошли волнами пыль и жар. Он не помнил, как добрался до корабля, — видимо, Гадрен подхватил его и понес.

Сержант был вполне уверен, что наговорил непростительных вещей тому, кто пытался пристегнуть его к креслу. Ему хватило сил, чтобы затянуть ремни и сохранить сознание, пока его били об стену. Полумертвый или нет, он не желал быть солдатом, который хлопается в обморок при взлете.

На борту «Громовержца» он пытался отчитаться об уничтожении Винокурни каждому медику, который готов был слушать, затем понял, что Гадрен еще жив и вполне справится с этой задачей. Несколько дней медики проводили тесты — потом ему сказали, что на самом деле всего несколько часов. Ему сказали, что он подвергся действию только микроскопической дозы неочищенного неоружейного биотоксина. Это легко лечится.

Намир и его отделение будут в порядке.

Кампания на Коерти была завершена.

— Шагоход смотрит на нас сверху вниз, Х-истребитель не может достаточно спуститься, чтобы разнести пушку, и тут мы слышим этот барабанный бой. — Аякс шлепнул ладонью по исцарапанной металлической столешнице, и та глухо зазвенела.

— Ходи давай, — проворчала Головня.

Аякс пропустил ее слова мимо ушей:

— Но это не барабанный бой — это вся гребаная армия коерти. Мы их прежде вообще не видели, но я полагаю, что весь «репродуктивный сезон» кончился, потому как они буквально роились. Минут через десять весь гарнизон в огне, и лейтенант умоляет нас перестать бросать гранаты. «Мы победили! Победили! Оставьте хоть несколько для следующей миссии!» Половина Клуба смеялась вместе с Аяксом, в то время как другая презрительно фыркала. Гадрен шутливо шлепнул Аякса по спине:

— Возможно, коерти пригласят тебя на праздник другим разом, о могучий спаситель. — Голос его стал более печальным. — Пусть продолжают свою борьбу умело и удачливо.

— И без нас, — сказал кто-то.

Намир не видел, кто это был, но не мог не согласиться с этим утверждением, хоть и не стал бы говорить этого вслух в такой компании. Гадрен нахмурился, как