«Мы жили, как на поле битвы. В результате мы начали голодать. Нельзя было найти еду. В конце концов, мы ели только пшено. Мама настаивала, чтобы мы доставали сырой лук, который она жарила на льняном масле; цинга превратилась в ужасную проблему, и мама считала, что лук предотвращал ее».

Надо сказать, что Анна Борисовна была права: лук действительно является одним из народных средств против цинги.

Невозможно сказать, с кем общались Розенбаумы в Евпатории. Вполне вероятно, что впоследствии Айн Рэнд не хотела называть имен, опасаясь, что упомянутые ею лица будут преследоваться советскими властями. Пока нам удалось найти только одну ссылку: по словам писательницы, Антонина Платошкина, вульгарная женщина средних лет, персонаж из фильма «Мы живые», была списана с образа некоей русской вдовы с двумя детьми, которых Розенбаумы знали в Крыму. Еще она, конечно, вспоминала о спорах и беседах с одноклассницами. Однако особой дружбы Алиса с ними не водила. Может быть, семейный круг общения был шире; но, повторимся, со слов Айн Рэнд об этом неизвестно.

Вернемся ненадолго к евпаторийскому роману Ильи Сельвинского. Чуть ли не таким же значимым, как море, в этом романе является образ альма матер автора: «В сущности, это была самая обыкновенная гимназия. Необыкновенной ее делало только одно: море. Оно поднималось до середины окон, и комната казалась увешанной импрессионистическими панно, исполненными в два цвета: снизу огневая синева, сверху нежная, нежная лазурь. Иногда на одном из панно белел парус. Иногда на другом летали птицы. В хорошую погоду яркие живые краски этой картинной галереи придавали наукам какой-то праздничный тон».

У самого моря, по словам Сельвинского, «жужжали» казенные гимназии, мужская и женская. И в этом «жужжании» слышалось не только школьное многоголосие. В стенах этих школ в ту пору звучали разные наречия: здесь учились гимназисты из православных семей, иудеи-крымчаки, католики и армяне, евреи-ашкеназы, евангелические лютеране, караимы и представители многих других этнических и религиозных групп.

Нужно сказать, что бежавших с занятых большевиками территорий беспокоила возможность получения их детьми образования: местные школы были переполнены. Розенбаум-отец сделал всё возможное, чтобы в такое тяжелое время его дочери продолжили учебу. Младших девочек приняли в женскую казенную гимназию, где за обучение следовало платить. Окна гимназических классов, как вспоминала уже в постсоветское время Элеонора Дробышева, выходили «в гавань». Как и мужская гимназия, женская находилась на берегу моря — точнее, Каламитского залива.

В 1919 году «дочь провизора» Наталья Розенбаум, которой было тогда 12 лет, прошла испытания за курс первого класса по русскому языку, арифметике, рукоделию и географии. А в мае 1920-го она сдала экзамены за второй и третий классы. Но семью очень печалила Наташина болезнь — прогрессирующий туберкулез[22].

Осенью 1919 года Нора в девять лет пошла в ту же самую гимназию. По уровню подготовленности к учению ее могли бы зачислить сразу в первый класс, но поскольку места были только в приготовительном, она поступила в него и успешно окончила.

По какой-то неизвестной нам причине старшая, Алиса, в январе 1919 года была определена в другое учебное заведение — частную женскую гимназию А. П. Рущинской и А. А. Миронович.

Это было учебное заведение, обеспечивающее «все права для учащих и учащихся», что, безусловно, устраивало родителей. Быть может, Розенбаумы остановили свой выбор именно на этой гимназии по той же причине, по какой в свое время выбрали гимназию Стоюниной? Фамилии учениц гимназии Рущинской и Миронович свидетельствуют, что бблыпую часть составляли ученицы иудейской веры — караимки и еврейки ашкеназского происхождения. Из пятидесяти четырех одноклассниц Алисы Розенбаум за два года обучения лишь около пятнадцати были славянского происхождения, около тридцати — еврейки и караимки (остальные принадлежали к другим национальностям и вероисповеданиям). Можно предположить, что родители желали оградить дочь от проявлений антисемитизма, который был весьма вероятен среди учениц старших классов в казенной школе: в то время в белогвардейской среде были очень сильны юдофобские настроения, вызванные деятельностью Троцкого и других революционеров из еврейской среды. Учитывая состав учениц в частной гимназии Рущинской и Миронович, вероятность антисемитских преследований там была минимальна.

Архивные документы гимназии убедительно иллюстрируют очевидную заботу неизвестных лиц о том, чтобы петроградская гимназистка была принята на учебу. Ученица Розенбаум значится принятой в гимназию в протоколе педагогического совета от 10 января 1919 года — правда, на удивление, под именем Анна; зачислена она была тоже с ошибочной формулировкой — «по отметкам московской гимназии». Можно предположить, что хлопотавший за дочку Розенбаума отдаленно знал его семью и обращался с администрацией гимназии, очевидно, неофициально. Не могли же родители сообщить образовательному учреждению столь неточные сведения!

Алиса Розенбаум поступила в гимназию Рущинской и Миронович в 1918/19 учебном году в пятый класс на основании документов Санкт-Петербургской женской гимназии Стоюниной. Возможно, ученица не посещала уроки регулярно, а только номинально числилась, потому что даже по итогам учебного года за пятый класс она, согласно сохранившимся документам, не была аттестована. Тем не менее в список «Ведомости V класса» под номером 47 красными чернилами поверх ошибочно повторно записанной фамилии ученицы Е. Павловой внесена фамилия Розенбаум без имени и отчества, как того требовала форма документа. Никаких иных сведений о внесенной в список ученице не приведено: нет оценок ни по четвертям, ни годовых, как у всех других учениц, хотя зафиксировано: «Переведена в VI класс». Запись подкреплена подписью А. А. Миронович.

Согласно архивному документу, в пятом классе, куда была зачислена Алиса в 1919 году, обучались 48 девочек. 20 из них по какой-то причине поступили в частную женскую гимназию Рущинской и Миронович по свидетельству Евпаторийской женской казенной гимназии. Были среди одноклассниц Алисы и прибывшие из Петрограда, Харькова, Кинешмы, Симферополя, Царского Села. Так что половина одноклассниц Алисы были зачислены в частную гимназию именно в 1917 и 1918 годах. Лишь пять из сорока восьми учениц пятого класса учились здесь с первого класса: дочери купцов Сара Юфудовна Авах, Марьям Георгиевна Нахшуньянц, Генриэтта-Эльфрида Фридриховна Папе и дочери мещан Элька Гершовна Гулько и Бейла Абрамовна Пекерман (еще одна иллюстрация пестрой этнической палитры населения Евпатории). Лишь 70 процентов пятиклассниц продолжили обучение вместе с Алисой Розенбаум в шестом классе.

Анализ социального состава учениц этого класса дает картину сословного многообразия, а также представляет удивительный этноконфессиональный срез. С Алисой учились дочь личного почетного гражданина караимка Елизавета Бабакаевна Бобович, дворянка Елена Владимировна Павлова из московской гимназии Алферовой, дочь харьковского канцелярского чиновника Лидия Сергеевна Ка-ковина, дочь офицера лейб-гвардии Семеновского полка Андрея Квашнина-Самарина Варвара; Малка, дочь еврейского землевладельца Урия Канторовича; Ирен Лор Амели, дочь агронома Эдуарда Кульбаха; дочь лютеранского пастора Карла Артура Гансона Мария Елизавета, дочь поселянина Мелитта Эдуардовна Лютц. В основном ученицами гимназии были мещанки, в большинстве своем из широко известных в городе еврейских и караимских семей: Бе-беш, Казас, Катык, Кац, Пигит, Ходжаш, Пригор-Цадкина, Шрейберг, Шулимзон. Здесь же числились купеческие дочери Ольга (Иохевед) Айзиковна Зайчик и Либретта Рей-ниц. Приведенные фамилии дали бы специалистам по ономастике убедительную информацию о национальном составе Евпатории в период смутного времени Гражданской войны, а имена крестьянских дочерей — Анна Харитоновна Кулиш, Надежда Назаровна Петруфная, Клавдия Никифоровна Шалобаева, Александра Трофимовна Шляхова, Феофания Тимофеевна Шмалий — порадовали бы слух славянофила.