свитер, огонь освещал грубые шрамы на спине и руках. Делая вид, что спит, Эри украдкой наблюдала, не переставая задаваться вопросом, только ли война причинила ему столько страданий, и от кого он прячется в этом лесу?

— Человек никогда не бежит от кого-то, но всегда от самого себя, — сказал он вчера вечером.

— Как же, — возразила она. — А если меня преследует волк?

— То ты бежишь от себя, неспособной ему противостоять. От слабости. Волк — это такая же жизненная трудность, как и все прочие. Ты точно знаешь, что не в состоянии преодолеть — и потому бежишь. Но, скажем, вооруженный охотник — наоборот, ждет, пока хищник высунет морду.

— Тогда получается, что и из Шадер, и из Нюэля я ушла…

— От самой себя, — заключил он и с полуулыбкой добавил: — Только все равно от себя не спрячешься.

— И поэтому вы живете один в лесу, — вырвалось у нее.

Голубые глаза Корда встретились с ее глазами. Эри ощутила тоску и безнадежность. Снова было не до шуток. Подтянув одеяло к подбородку, она уставилась в потолок.

Бежит от самой себя, значит. От неумения ужиться с людьми? От страха перед неизвестными Охотниками? А интересно, от чего же прячется он? Какое преступление совершил? Может, кого-то убил?

Корд был умен и говорил так, что заслушаешься. Значит, образован, рассуждала Эри, и точно не крестьянин. Воевал, но, например, у Фридлина таких шрамов не было. Никогда не расстается с тесаком и просыпается в один и тот же час. Дом зарастает паутиной, но одежда стираная, и перед сном он складывает ее аккуратно, прямо как Анжела. Ест медленно, с удовольствием, и иногда улыбается хитро, по-мальчишечьи. Глаза только печальные, временами холодные, но очень внимательные и даже пронзительные. Сразу ложь распознают, хотя ей и в голову не пришло бы ему врать. Наоборот, Корд удивительно располагал к откровенности. Кажется, она успела ему пересказать всю свою короткую жизнь.

Только сам он оставался закрыт. Эри подозревала какую-то тайну, гложущую и причинявшую боль. Хотелось что-то сделать, облегчить, поговорить, как он всегда говорил с ней. Но охотник отшучивался или, хуже того, просто отстранялся. Вот тогда голубые глаза становились холодными, как зимнее небо.

Эри не заметила, как Корд появился из леса с тушей оленя на плечах.

— Оу, да ты молодец! — воскликнул он, окинув взглядом горку дров.

— Росла без отца, — она пожала плечами.

— Заметно, — Корд скинул на траву добычу. — Принеси миски и корыто, будем разделывать.

Он вытащил из-за пояса тесак.

Эри послушно сходила в дом и вернулась со всем необходимым, но подойдя ближе, она невольно заглянула в застывшие глаза животного. На душе потяжелело.

Корд прошелся тесаком от груди до паха, затем взял заднюю ногу и принялся осторожно разрезать кожу вдоль кости.

Сморщившись, Эри зажала рот ладонью. Охотник бросил на нее озадаченный взгляд.

— Нет, девочка, так не пойдет, — он покачал головой. — Если ешь мясо, значит, не возражаешь против убийства. И помогаешь мне разделывать.

Она умоляюще посмотрела на него.

— Или больше никогда не ешь оленину, — строго проговорил Корд, взявшись за другую ногу. — Выбирай.

Эри облизнула сухие губы. Они с Анжелой всегда только покупали мясо или обменивали на что-нибудь, но никогда сами не охотились и не убивали.

— Да, люди — жестокие существа, — продолжал Корд. — И нечего прятаться в фантазиях. Ну! — он повысил голос.

Эри сглотнула и с трудом выдавила из себя:

— Я помогу.

Корд закончил с разрезами и, прижимая тушу к земле, принялся сдирать кожу. Руки Эри дрожали. Она коснулась еще теплого меха и приготовилась повторять за охотником.

* * *

Таверна «Орлиный глаз» уже много лет процветала, будучи одним из лучших заведений в Ланкасе. Работяги, заезжие торговцы и крестьяне могли найти здесь удобные чистые комнаты, горячую ванну и еду по вкусу.

Хозяйка, сорокалетняя вдова, управлялась с делами до того ловко, что успевала уделить время почти всем гостям, с кем-то поговорить по душам, а кому и просто улыбнуться. Невысокая, худенькая, пленительно сочетавшая в себе девичью беззащитность с особенной степенностью, свойственной вдовам и скорбящим. Одевалась в темные узкие платья, выглядевшие скромно, но элегантно, а каштановые волосы с редкой проседью перевязывала черной шелковой лентой. Почти не носила украшений, кроме нитки бус на шее и обручального кольца. Таверна приносила доход, и можно было бы позволить себе больше, но всем своим видом она словно говорила: «Я здесь для вас, и вы — единственное, что еще удерживает меня на бренной земле». Никто из местных не звал ее иначе, как Лис — ласково от Элисон.

Тирк Луаргтон любил захаживать в «Орлиный глаз» не только за вкусным ужином, но и в надежде поговорить с хозяйкой. Она напоминала ему маму, которая сейчас была далеко в Толлгарде, и с которой он не виделся уже около года.

Сегодня утром Найдер отнес плакаты с изображением эльфийки городской страже, чтобы они развесили по городу. Для Тирка это стало хорошим поводом заглянуть к Элисон и заодно пообедать.

Днем народу было меньше. Воздух еще не успел пропитаться потом и перегаром, а только что натертые полы радовали глаз. Тирк вошел внутрь и жадно втянул носом запах чеснока и специй. Устроившись за столиком в углу, он махнул дежурившей у стойки Наште, рыжеволосой красотке помощнице. Веснушчатая переносица на мгновение поморщилась, и девушка нехотя подошла к нему.

— Сегодня коровий язык с луком и перловкой, — проговорила она, избегая смотреть ему в глаза.

— Пойдет, — ответил Тирк. — А супчик есть?

— Гороховый.

— Неси. И еще компот какой-нибудь. Кстати, Лис у себя?

— Да, — Нашта спешно отвернулась. И последняя просьба Тирка уже была обращена в спину.

Элисон спустилась не сразу, и он успел расправиться с супом и приступить к языку. Хозяйка подошла легкой, словно плывущей походкой и присела на стул напротив.

— Здрасте, — проговорил он с набитым ртом и кивнул на лежавший на столе сверток. — Это вам, повесьте где-нибудь.

— Кто на этот раз? — Элисон аккуратно развернула плакат. — Неужели на нашей стороне еще не перевелись?

Тирк махнул рукой в жесте «И не говорите!» и отправил в рот ложку перловки.

— Похожа на совсем еще девочку… — задумчиво проговорила женщина. — Хотя с вечно молодыми эльфами никогда не знаешь…

— Угу, —