Ты такую гульбу на родительской даче

Развернул посреди родового гнезда,

Что про эти дела весь посёлок судачит:

«Это ж сколько он баб-то привозит сюда!»

Ты включал иногда олигарха, наследного принца,

Девок мыслями в звёздную даль, в царство грёз уносил,

И дурёха одна из каких-то дремучих провинций

Полюбила тебя до потери сознанья и сил.

Быстро дело пошло́ : холоднее, чем зимняя стужа,

Как бы так, она с виду была, но махнула сто грамм

И с утра, в твоих жарких объятьях себя обнаружив,

Заявила: «Я жизнь за тебя, если надо, отдам!»

Ты фруктовый коктейль отхлебнул из бокала —

Весь красавец такой королевских кровей,

И в рассветных лучах за окошком сверкала

Голубая роса на зелёной траве.

«Я тебе позвоню, — ты сказал, — а пока будь здорова!

Плотный график. Прости. То да сё, кутерьма, столько дел!»

И с портрета, со стенки придурок какой-то суровый —

То ли граф, то ли князь на тебя с укоризной глядел, —

Мол, вести сбя с дамой по-честному — это святое,

Как так можно, братишка? И ты ему тихо сказал:

«Если б ты столько бабок на «Сотбисе», сука, не стоил,

Я б в утиль тебя сдал, чтоб зазря тут не пялил глаза!»

Всё она наконец поняла, та дурёха,

И к калитке пошла, обронив на ходу:

«Если вдруг тебе станет особенно плохо,

Ты меня позови. Я на помощь приду».

Ты продолжил гульбу. Чтоб изжить тошноту и изжогу,

Виски лучших сортов постоянно держал под рукой —

Ты сидел у окна и потягивал их понемногу

И смотреться любил в зеркала: типа, вот я какой!

Полированный стол и стеклянные створки серванта —

Тоже вроде зеркал, ты и там тыщу раз отражён,

Молод, весел, кудряв, и ума в самый раз, и таланта,

И плечист, и красив, майку снять — так вообще Аполлон!

Ты запомнил её, недотёпу смешную —

Ветер мял лопухи, где-то поезд свистел;

Как кузнечики, капли дождя врассыпную

По крылечку скакали. Ты вслед ей смотрел.

Дождь три дня колотил по кустам, по раскидистой липе,

Под которой ты рос пацаном. И случилось оно —

Чтоб душою развеяться, ночью на папином «Джипе»

Ты каких-то дурищ длинногих повёз в казино.

И здоровый КАМАЗ на пути, как гранитная глыба,

Как скала перед вами возник, так уж карты легли.

Дальше — тьма, чернота. Тем ребятам со «Скорой» спасибо,

Что без признаков жизни в больницу тебя привезли.

Откачали. Очнулся. Два месяца в гипсе.

Вроде жив. «Поправляйся, — сказали, — пошёл!»

Ты смирился с судьбой, ты скукожился, свыкся —

Что теперь твой удел и суров и тяжёл.

Ты на даче в беседке, за чаем тихонечко сидя,

Получил от папаши звонок: «Будь морально готов!

Намудрил — отвечай! Никаких тебя больше субсидий!

Хрен тебе, а не виски элитных заморских сортов!»

И дружки твои все, с кем ты пил, как-то враз рассосались,

И девчата, что раньше во всю свою резвую прыть

Отжигали по полной вот здесь вот — с тобою расстались:

«Если праздника нет, то о чём нам тогда говорить?

Это раньше ты был космонавт, небожитель,

А теперь ты в другой, так сказать, полосе!»

Ты кричать был готов: «Эй, вы, девки, скажите,

Почему вы такие циничные все?

Где у вас доброта? Растворилась в безудержной злобе!

Где любовь к человеку? Просыпалась, как в решето!

Значит, если я в роскоши плавать уже не способен,

Как в реке крокодил, то и в жизни я больше никто?»

И казалось тебе, на портрете неведомой кисти

Важный граф тебе жезлом своим золочёным грозит:

Мол, ты сам-то кому что́ отдал, не имея корысти,

Без расчётов там разных? А ну, отвечай, паразит!

Ты дурёхе своей аж до боли, до крика

Всё хотел позвонить: приходи! помоги!

Только ты её номер куда-то заныкал

И пока вспоминал, изломал все мозги.

И о том, что с тобою стряслось, невесёлые вести

Ей сорока в её глухомань принесла на хвосте,

Что уже ты не принц, что в тоске, как в трухе нынче весь ты,

И не в жарких страстях, а в печали погряз, в пустоте.

И она в Подмосковье твоё наудачу рванула.

Вот и станция. Сосны. Автобус. Знакомый маршрут.

Впрочем, нечего ждать, прочь от дыма, и лязга, и гула!

Тут пешком через лес от перрона — пятнадцать минут.

«Ты очнёшься!» — шептала она всё упрямей

И по узкой тропе, как по лезвию, шла,

И венок из цветов, что росли под ногами,

Непонятно зачем по дороге сплела.

Вот уже и твой дом. Нет звонка, отключён. Что за мода?

Это ты так решил. Ты жестоко обижен на баб,

Что когда тебе дали костыль, пусть всего на полгода,

И на лбу твоём шрам, ты для них лишь прошедший этап.

Но калитка открыта — и вот уж она осторожно

Заглянула, вошла: «Постучу, подожду, и назад —

Десять, двадцать минут, полчаса, ну, а что, сколько можно?

Если он не откроет, то всё, значит, он мне не рад».

И шептала она «Ну, почувствуй же, выйди!»

Ты с бокалом скучал у камина, в тепле.

Ты не видел её. Ты не мог её видеть.

Ты смотрел на своё отраженье в стекле.

Истекли полчаса. Ты её у порога не встретил.

Всё, конец. Нет её. Ну, а ты, сам себе