Таня прибавила шаг, надеясь, что спутник не станет ее догонять. Дождь усилился, и лесок, что отряд приметил впереди несколько часов назад, был как нельзя кстати. Хотелось присесть и, если не высохнуть, так хоть погреться возле костра. Таня хотела проверить повязку Кости, и как только люди остановились, она нашла глазами плед, которым прикрыла Костю.

– Костя, как ты? – прошептала она, просунув руку под плед, чтобы прикоснуться к его лицу.

– Он просыпался пару раз, пил и засыпал снова. Мы снимем его, напоим горячим питьем. Если он дожил до этого времени, значит поживет еще, если, конечно, научится драться, – хохотал бородач – похоже, ему доставляла удовольствие возможность подтрунивать над Таней, говорить ей о его слабости и глупости.

Костры долго дымили, не желая давать огня. От дыма резало глаза, но отходить дальше не хотелось, Таня ждала первых языков пламени, несущих тепло. Спина промокла насквозь. Она сняла плед и попыталась выжать, но толстая и грубая шерсть никак не поддавалась. Она накинула плед на плечи, сняла косынку и переплела косу. Когда она повернулась, все смотрели на ее волосы. Быстро завязав косынку, она накинула плед на голову и подошла к только набирающему силу огню.

– Бери, пока только сухари, в этих кустах даже зайцев нет, не то что оленей, – протянув ей влажный мешок, сказал Брэген. Таня опустила руку в холщовый мешок размером с небольшую наволочку, загребла ладошкой сколько смогла, и вытащила горсть сухарей. Они отволгли,  и это ее даже порадовало – жевать будет легче. Ссыпав их в большой карман на платье, она подошла к Косте – он лежал на боку, поджав колени к груди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Открой рот, это хлеб. Тебе нужно просто немного пожевать. Сейчас закипит вода и будет чай, – прошептала она, присев к нему, подняла его голову и положила на свои колени.

– Я не хочу этот чертов чай, эти чертовы сухари, Таня, – он говорил, и все громче и громче, злее и злее был его голос. – Я хочу домой, мне нужна помощь, а не твои страшилки про ампутацию средневековым методом, какого черта ты крутишься возле меня, если не можешь помочь? – он с трудом поднял голову с Таниных колен, и переложил ее на свою правую руку, согнутую в локте.

На глазах девушки появились слезы, и от обиды все слова встали комом в горле, но она глубоко вдохнула и выдохнула ему в ухо:

– Эта поездка была твоей идеей, Я могла бы сейчас сидеть на подоконнике, смотреть на дождь, что идет за окном, а в моей кружке плескался бы отличный кофе с парой ложек «Бэйлиса», а в наушниках пела бы Нина Симон!

Таня стряхнула крошки с рук, резко встала и пошла к костру – руки совсем заледенели. Радовало лишь то, что ноги все еще были сухими.

Вышли в дорогу быстро, не засиживались. Таня успела найти кустики, в которых ее точно бы не увидели, назвала их туалетом. Вернувшись, она взяла свою котомку, и не посмотрев в Костину сторону тронулась за первыми, кто тронулся в путь. К вечеру дождь закончился, но стало еще холоднее. Отряд решил двигаться ночью без остановки до ближайшего леса – на открытой местности спать в сырой одежде было просто нельзя.

Ноги отказывались шагать. Луна освещала дорогу впереди, но только Бог знал, как шедшие первыми умело обходили камни. Скоро впереди, в низине Таня увидела костры.

Разведчики организовали место для остановки и ушли вперед. Жиденький лес казался Тане просто подарком – лапы молодых сосен обещали стать хоть какой-то подстилкой.

Мужчины переносили горящие головни из костровищ в новые места, а места, где до этого горели костры, закидывали лапником.

– Подойди сюда, – впервые Таня услышала голос Уильяма — вот так – сначала увидев его с огромной охапкой сосновых лап. Он бросил их на землю, и позвал к себе. – разложи их, постели одну сторону сырого пледа. Ложись, и укройся второй стороной. Все просохнет к утру, и ты не замерзнешь. Я сейчас принесу еще, и положу за твоей спиной. Горячая каша будет быстро – мы заварим муку с солью и бараньим жиром.

У Тани не было сил задавать вопросы, она лишь благодарно улыбнулась, уложила лапник кучнее, постелила край пледа на него только под плечи и голову, легла, и накрылась длинным краем. Глаза закрылись моментально – от земли шло тепло, обволакивало и убаюкивало. От нагревающейся влаги, которой был пропитан каждый миллиметр ее одежды, ей казалось, что она погружается в теплую ванну. Запах еды заставлял желудок сжиматься, но сон был сильнее.

Проснувшись рано утром, она почувствовала, что ее спина горит – хотелось раскрыться, но что-то мешало откинуть руку назад. Она выкарабкалась вперед, наконец смогла обернуться и охнула – за ее спиной спал Уильям. Это из-за него ей было так тепло, но он спал лицом к ней, это его рука лежала на ее руке и талии. Какого черта он решил, что может лечь с ней рядом, а тем более обнять ее? Она поняла, что думает о Косте. Вернее, не о нем самом, а о том, что подумал он, если видел их спящими вместе. А он, скорее всего, точно это видел.

В ту же секунду, воспоминание о его вчерашних словах резануло по сердцу и лицо загорело – Костя уже не ее мужчина, а если быть честной, он никогда не был ее мужчиной. Это она была его… Его увлечением, или, может, занятным зверьком. Таня осмотрелась и увидела дымящийся еще костер, возле него стоял котел. Там сидели двое мужчин – они разговаривали шепотом, и беседа была явно интересна обоим.

– Есть хоть что-нибудь поесть? – спросила она, подойдя к ним и присев на колени возле огня.

– В котле каша, а тут отвар, но его надо бы погреть, – ответил один из них, ставя небольшой котелок на огонь. Минуту назад он пил из него через край.

Таня заглянула в котел с кашей – она загустела, и была похожа на клейстер. Помешала в котле деревянной ложкой, что протянул ей один из сторожей, она подвинула котел к углям, бросив на них ветки, что были составлены возле костра с вечера, чтобы просохнуть.

– … облаком, сизым облаком, я полечу к родному дому, отсюда к родному дому, – затянула себе под нос Таня, вдыхая запах греющейся каши.

Дорога до Глазго никак не заканчивалась, но на третий день пути ближе к вечеру отряд добрался до заветного места остановки, где, судя по разговорам мужчин, должны были примкнуть еще человек двадцать.

Это была уже деревня. В отличии от дома Грегора, что стоял на значительном удалении от соседей, здесь было не меньше тридцати домов. Пока мужчины разбивали лагерь, который на этот раз примыкал к сараям, Таня осмотрела несколько домов. Дела здесь были хуже, чем в семье Грегора, хоть она и решила тогда, что хуже быть просто не может.