— Вот же скользкие гадины!

Ей удается пнуть одну из сирен ногой, и та с гортанным хрипом отплывает в сторону.

— Держитесь, я рядом! — с берега уже подлетает Айри.

Схватив брошенное весло, она кидается к желеобразному кому и, не разбирая, наотмашь бьет по всему, что попадает в поле зрения — руки, головы, хвосты.

— А ну отвалите от них, сучки!

Сирены ослабляют хватку, и мы с Лэм с трудом поднимаемся в воздух с тяжелым телом в руках. Айри подхватывает ноги Теониса, помогая его нести:

— Давайте к городу, он ближе.

На прибрежные камни мы падаем без сил. От удара о землю сводит одно из крыльев, но я не обращаю внимания на боль и кидаюсь к Теонису. Волосы на его затылке окрашены багровым, из раны все еще сочится кровь — кто-то проломил ему череп.

— Господи… он жив?

— Более чем, — Лэм укладывает его голову к себе на колени и отрывает кусок от промокшего топа. — Не очкуй, сейчас регенерирует.

От прикосновения холодной ткани светлые ресницы вздрагивают.

— Привет, красавчик, — улыбается Лэм, когда он открывает глаза. — А ты умеешь веселиться. Меня даже во время секса так не выматывали.

Судорожно дернувшись, Теонис пытается сесть.

— Не спеши, — фыркает Лэм, продолжая бинтовать ему голову блестящим шелком. — Дай себе время восстановиться.

Я принимаюсь развязывать веревку на его крыльях. Отжав промокшие волосы, Айри помогает мне распутывать узлы:

— И как тебя угораздило, Теонис? Теперь нас всех запрут по комнатам, раз один из самых сильных не сумел отбиться.

— Кто на тебя напал? — я присоединяюсь к расспросам. — Сбежавший заключенный?

— Девочки, хватит, — Лэм закатывает глаза. — С таким сотрясением он мать родную не вспомнит.

Закончив с перевязкой, она прижимает ладонь ко лбу Теониса и не дает подняться:

— Не забывай, что терпение — добродетель.

Он перехватывает руку и удивленно шепчет:

— Сколько же в тебе света…

— Было когда-то, — помрачнев, Лэм освобождает запястье. — Теперь считай меня рожденной во тьму.

В воздухе повисает напряжение, и я вклиниваюсь в беседу, чтобы перевести ее в другое русло:

— Кто это с тобой сделал?

Теонис по-детски сосредоточенно хмурится, силясь вспомнить:

— Меня ударили со спины, а потом…

— Ладно, — Айри отбрасывает последнюю веревку. — Давайте вернемся в замок, пока нас не хватились и не заставили объяснять, что мы делали в заброшенном городе.

Резво вскочив, она отряхивает колени. Лэм помогает подняться Теонису — тот уверенно становится на ноги и разминает крылья. Вслед за ним я раскрываю свои, и спину вновь скручивает от боли. Похоже, я слишком сильно ударилась.

— Вот черт, — Лэм озадаченно смотрит куда-то поверх моей головы.

Обернувшись, я замечаю потемневшую проплешину на левом крыле — на нем не просто выдрана часть перьев, но и выбита кость из сустава.

— Придется вправлять, — придирчиво изучив вывих, резюмирует Айри.

— Прямо здесь? — я вытаращиваю глаза. — Без обезболивающего отвара?

Я в панике пячусь назад. Что за средневековые методы? Они бы меня еще на дыбу затащили. Или переломали на колесе.[1]

— Иначе оно регенерирует неправильно, — Айри качает головой.

— Ты ведь сможешь? — Лэм с надеждой смотрит на Теониса, а когда он кивает, протягивает мне руки: — Держись. Больно будет всего лишь пару секунд.

— В замке вообще-то есть лазарет! — упираюсь я, но со спины путь к отступлению мне отрезает Айри.

— Глубоко вдохни, — продолжает командовать Лэм, ухватив меня за предплечья.

Когда Теонис берется за крыло, воздух из легких рвется наружу в отчаянном крике. Усиленное горой эхо отдается в ушах металлическим звоном, а по телу проносится болевой спазм, выкручивая каждый позвонок. Хлынувшие слезы размывают силуэт Лэм.

— Ты справилась, — она гладит меня по трясущимся плечам.

— Все хорошо, — вторит ей Теонис. — Просто дыши.

Я не могу — малейшее движение отзывается неистовой агонией в грудной клетке.

— Давай же, — голубые глаза смотрят почти умоляюще.

Я медленно втягиваю в себя воздух и выдавливаю обратно с упреком:

— Знаешь, теперь я не уверена, что ты ангел.

Айри заливисто смеется, оценив сарказм, а Теонис с облегчением обнимает меня за шею. Боль медленно отступает. Я пробую расправить крыло, но оно слушается плохо.

— Я подстрахую, — не допуская возражений, Теонис стискивает мою ладонь.

Мы взмываем в небо, и я с пьянящим восторгом ловлю воздушный поток. Лэм и Айри взлетают следом, но вскоре остаются далеко позади. А может, просто не собираются догонять.

Под нами, везде, куда хватает взгляда, простираются белоснежные облака. Пушистые, как сладкая вата. И нежные, как легкий ветерок. Я и раньше любила парить над ними, а с Теонисом это приятнее вдвойне. Он мчится вперед, то снижаясь, то поднимаясь выше, и мне хочется визжать как на американских горках.

— Хочу тебя попросить, — кричу я сквозь порыв ветра, когда внизу уже виднеется замок. — Мы тренировались без разрешения… И если…

— Я никому не скажу, — Теонис рывком стаскивает с головы повязку, рана под которой уже затянулась, и замедляет взмахи крыльев.

Мы приземляемся во внутреннем дворике, где, как назло, собираются демоны — то ли перед очередной попойкой в «Чертоге», то ли перед полетом в сенот. Под их язвительное перешептывание Теонис провожает меня в больничное крыло, а я вижу лишь мрачный взгляд Люцифера, который не сулит ничего хорошего. От него не укрылись ни раненые крылья, ни рука Теониса, все еще сжимающая мою.

Тревога не отступает, пока мне смазывают раны и отпаивают укрепляющим отваром, и только потом усталость берет свое. Вытянувшись на узкой кровати, я закрываю глаза.

Тишина пустого лазарета давит на уши. В отличие от небесных, в земных больницах царят шум и суета — кого-то привозят, кого-то выписывают; разговоры медсестер смешиваются с сообщениями для врачей по громкой связи или с завыванием сирен скорой помощи. С непривычки я никак не могу задремать, и белокрылый лекарь предусмотрительно приносит мне порошок от бессонницы.

Вежливо отказавшись, я осторожно переворачиваюсь на бок. Спина давно не болит, но я все еще боюсь задеть регенерирующее крыло. Уложив голову на подушку, я слышу от двери шорох и оборачиваюсь.

— Я тебя поранил, — Теонис бросает виноватый взгляд на запекшуюся под лопатками кровь.

— Нет, ты был очень... — я чуть было не ляпаю «нежен», но представив, как двусмысленно это звучит, исправляюсь: — Деликатен.