– Ох, прости! Правда, прости. Глупости несу. Просто я давно ни с кем не общалась, кроме Гуру. И порой мне самой не верится, что я говорю с кем-то живым, а не сама с собой. Правда, не сердись. Я просто дурачусь, – Аня выдохнула и после долгой паузы спросила. – Ты не из тех, кто любит глупости, верно?

– Не знаю, – Ньютон с трудом натянул улыбку. – Судя по всему, весь этот сыр бор с дверью – тоже просто глупость. Так что, наверное, иногда я дурачусь.

– Нет, тут ты не прав, – возразила Аня. – Я рада, что теперь она на своём месте. И ещё раз большое человеческое спасибо за заботу. Ты настоящий джентльмен – починил дверь, ждал меня под дождём, как благовоспитанный… – девушка вдруг замолчала. – Погоди ка. Ты вернул мне выход в коридор… Когда я подошла к дому ты был под навесом, абсолютно сухой… Значит, ты вставил дверь, вошёл в дом из коридора, а затем вышел на улицу и сделал вид, будто ждал меня снаружи?

– Ну, – Ньютон затаил дыхание и хотел соврать, будто телепортировался, но не смог.

Аня разразилась смехом:

– Значит, остаться в доме, точно зная, что меня в нём нет – тебе неловко. А вот вламываться из коридора ко мне в спальню без спросу – это ничего! А вдруг я была бы не одета?

– Я стучался! Честное слово!

– Точно? А вдруг я спала и не слышала?

– Тогда я бы сразу ушёл, чтобы тебя не тревожить!

Аня бойко погрозила пальцем:

– А ты, оказывается, опасный человек, Ньютон. Вот ты и попался.

– Да я только хотел проверить, сработало ли! Честное слово! У меня не было никаких…ну… то есть… непристойных мыслей.

– Ну, конечно!

– Не веришь? – Ньютон хотел рвануть к двери – спастись бегством от стыда. Но тёплое, лёгкое прикосновение к его кисти заставило неожиданно успокоиться.

– Не уходи, – тихо сказала Аня, держа его за руку. – Ко мне не часто приходят гости и… Тебе я рада. Останься на чай. Он уже, наверное, готов.

Ньютон наблюдал, как Аня разливает чай. Тёмно-оранжевая горячая жидкость лилась из носика заварника тонкой струйкой. Вместе с ней в кружку попадали маленькие цветки неизвестных Ньютону растений.

– А какой смысл пить чай во сне? – спросил он.

– Такой же, какой делать это в реальности, – невозмутимо ответила Аня.

– Ну, нет, в реальности мы всё чувствуем: запах, вкус, прикосновения. А во сне у нас есть только тонкое тело. И почувствовать физическим телом, скажем боль, можно только если это такой сильный удар, который в реальности убил бы. Поэтому, я чувствую гравитацию в твоей комнате. Потому что здесь она зашкаливает. Но разве можно во сне усилить вкус или запах?

– А ты попробуй, – Аня хитро сверкнула глазами, поставила чайник и застыла на госте любопытным взглядом.

Ньютон поднёс к лицу горячую, но не обжигающую пальцы чашку с отколотым краешком, и носом втянул пар.

– Это мой фирменный сбор, – гордо сказала Аня. – Я очень долго подбирала травы и нужные пропорции.

На удивление, чай не просто имел запах. Он благоухал горной мятой, чёрной смородиной, мёдом и чем-то, чего Ньютон не знал.

– Так вот чем ты занимаешься в лесу и горах? Собираешь травы для чая?

– Да. Мне нравится это. Иногда попадаются и ягоды, или грибы..

– «Попадаются»? – Ньютон удивился.

– Ну, да, – Аня не видела в этом ничего удивительного. – Попадаются. Я ведь не выращиваю их на огороде. Ну, так что, попробуешь чай?

Ньютон слегка подул, волнуя оранжевую гладь, и осторожно отпил. Горячее коснулось губ, богатый вкус мягко разлился по всему рту. На языке возникла призрачная сладость смородины, которая растаяла и уступила место мяте. Затем чай скользнул внутрь, согревая пищевод чем-то пряным, похожим на гвоздику. Вкусовые ощущения перевернулись с ног на голову. Ньютон никогда не подумал бы, что можно чувствовать вкус во сне, но он чувствовал. Казалось, будто Аня заряжала эти травы собственной энергией, вкладывала в них частицу своего опыта и себя самой. С каждым глотком Ньютон прикрывал глаза и ощущал на своей кисти недавнее прикосновение девушки и буквально видел, как она бережно касается стеблей диких трав, срезает их так, чтобы не повредить корни.

Аня смотрела на гостя. Ньютон же делал второй глоток, и третий, и четвёртый. Жадно вдыхал сладкий лесной запах, вонзающийся не только в носовые рецепторы, но и в саму память, отправляя его в путешествия по невиданным местам, понять которые он не мог. Однако он испытывал прилив неясных ему сил и лёгкость необъяснимого покаяния.

– Как тебе? – спросила Аня, когда Ньютон отставил чашку и откинулся на спинку стула, стирая со лба выступившие от жара капельки пота.

Он восхищённо смотрел то в окно – на мокрый зелёный мир под лиловым вечерним небом, то на Аню. А в голове всё ещё кружилось, и оседали мысли, как чайные листочки в заварнике.

– Да уж, – выдохнул он. – Если двери в мире снов просто «формальность», тогда что же это за чудо-зелье?

Девушка засмеялась, и он засмеялся вместе с ней.

– В жизни не пробовал чая вкуснее. Нет, совсем ничего вкуснее этого не пробовал! – сказал Ньютон, и снова взялся за чашку, видя, как Аня расцветает. – А ещё говоришь, что не поклонница магии.

Однажды Гуру, Ньютон и Хосе явились в место совсем не похожее на предыдущие локации общей территории. Это был пляж, омываемый морскими волнами. В лазурном небе висело самое обычное солнце. Повсюду были полуголые сновидцы. Они с наслаждением загорали, лёжа на полотенцах и шезлонгах, словно могли чувствовать тепло солнечных лучей. Некоторые плавали вдоль берега. Вдали, верхом на гигантской волне неслись сёрферы. Иногда, когда кто-нибудь из детей, копающихся в песке, вдруг поднимал голову вверх и тыкал пальцем в небо, над пляжем возникали разноцветные чайки.

Можно было решить, что это чей-то сон внутри комнаты, и что все эти люди – чьи-то проекции, если бы не хранители, растянувшиеся кривой шеренгой в десятке метров от пляжа. Ньютон не сразу узнал их. При таком ярком свете они походили на ростовых кукол, увешенных старым чёрным тряпьём, развивающимся на ветру. И лишь когда один из них повернул голову на Ньютона и зловеще моргнул, всё стало понятно.

– Эй, гринго! – восторженно завопил Хосе. – Кто первым до воды?

Малыш оголил тощее мускулистое тело и шлёпнул Ньютона рваной футболкой.

– А ну тихо! – раздался голос Гуру за их спинами.

Ученики обернулись и оба потеряли дар речи от вида учителя.

Привычный костюм, туфли, накрахмаленный воротник исчезли, и теперь Гуру предстал перед ними босым, в плавках, в пёстрой рубашке с коротким рукавом и в глупой соломенной панамке. Новый Гуру поразительно отличался от старого приземистым ростом, выпирающим волосатым животом и загорелым лицом с раздутыми обветренными губами. Лишь строгий тёмный взгляд выдавал его, пока он не скрыл его за линзами смешных солнцезащитных очков с зелёной оправой.