Она в ужасе захлопнула блокнот и бросилась вон из туалета. Обязательно нацепить на бегу в спальню беззаботную улыбку. И заскочить по пути в гостиную — вернуть блокнот на место.

…Их общее утро прошло в веселой, деловой суете. Дима, будто в качестве компенсации за вчерашнюю хмурость, был весел, остроумен и горяч. Как ни отнекивалась обиженная его давешней холодностью Надежда, он налетел вихрем, даже кофе не попив, а уж это вернейший признак, что хотел ее чрезвычайно .

Но когда в блаженный момент отдохновения Надя решила к нему подкатиться («Дим, а скажи…»), он не размяк. Нежно потрепал ее по волосам, но твердым голосом сказал:

— Пока ничего, Надюха. Расследование идет полным ходом, результатов нет. Но обещаю: составлю хоть приблизительную картину — и сразу расскажу.

Ничего себе: нет результатов! Когда Степку-то, считай, уже обвинили…

Далеко. Степан

Жизнь на хуторе близ деревни Калинки его совсем не напрягала. Дыра, конечно, страшенная. Из благ цивилизации одно электричество, а до ближайшего продуктового пять километров пехом. Сортир, ясное дело, во дворе, баня и вовсе рухнула. Впрочем, колодец функционировал исправно, и тягать из него воду оказалось даже забавно. А уж без смога и пробок на улицах — и вовсе благодать.

Бытие они с Мишкой вели самое немудрящее. По утрам, кто первый проснется, заваривал чай и строгал бутерброды. Дальше умывались из-за страшнейшей жары по расширенной программе — поливали друг друга колодезной водой из ведер. После Мишка убегал за своими натуралистическими наблюдениями в окрестные степи, а Степан, хотя сослуживец и настаивал, чтоб гость «только отдыхал», не спеша в охотку начинал хозяйственные работы.

Хутор, объяснил Мишка, ему достался в наследство от деда — лет пятнадцать назад. Раньше здесь имелись и курятник с сараем, и крепкая банька, и посадки. Но абсолютно не приспособленный к деревенской (да и вообще к жизни ) сослуживец умудрился развалить крепкое хозяйство в кратчайшие сроки. А Степа, частью от скуки, частью в благодарность за гостеприимство, взялся хуторок возрождать. Привести в порядок абсолютно запущенный, заросший бурьяном огород, ясное дело, не пытался — не его профиль, да он и не сомневался, что уж на картошку с капустой деньги всегда найдутся. А вот реанимировать рухнувший забор, разобраться, почему дымит печурка, починить нещадно бьющую током розетку — это всегда пожалуйста.

Хоть Ленка, вечная ей память, и клеймила его «никчемным интеллигентом», а минимальные навыки, из тех, что принято называть «мужскими», Степа усвоил. И теперь с удовольствием сравнивал себя с бестолковым Мишкой, который до сих пор, в двадцать семь лет, дров наколоть не может.

С этим Мишелем вообще какой-то зоопарк.

Степан смотрел на сослуживца, варил на них обоих макароны по-флотски, пил с ним водку и чай, слушал бесконечные рассказы про степных и лесных тварей и не уставал поражаться: как можно было дожить до немалых уже годов и остаться настолько целомудренным? И главное — сохранить этот незамутненный, слегка обиженный и жадный до новых впечатлений взор ребенка?.. До сих пор на полном серьезе вести, безусловно, богоугодные, но абсолютно неактуальные для современной жизни речи?! Но ведь друг, похоже, не притворялся, когда разглагольствовал, будто надо всех любить и всем прощать…

Сам Степан, особенно в сравнении с наивным и восторженным Мишкой, чувствовал себя усталым и старым. И лишь хмуро улыбался, когда сослуживец пророчил, что именно «здесь, в степях, наедине с природой» гостю удастся возродиться к жизни.

— Я ж говорю: ваша Москва все соки высасывает! — ежевечерне вещал друг. — Тебе, Степ, вообще, чтоб в себя прийти, надо на земле лежать и заряжаться. По часу на закате, когда она солнцем напитана…

Хорошо хоть, не стал расспрашивать, почему вдруг именно сейчас бывший однополчанин устал настолько, что без всяких предупреждений-телеграмм свалился ему будто снег на голову. И даже не заикнулся: надолго ли дорогой гость почтил его своим присутствием?

«В Москве у таких дурачков, как ты, квартиры отбирают, — с мрачным цинизмом думал Степан. — И, прежде чем на работу взять, справку из психушки просят. Да тебя и тут соседи давно в чудики записали…»

Действительно, разве это нормально? Живет бобылем, ни кур, ни хозяйства, ладно, не работает, но и не пьет! Целыми днями шляется по степям, ищет никому не нужные травки. И нет бы продавал их как целебные, а то ведь просто для коллекции!

И Степа даже с легкой гордостью думал: «А ведь мы начинали одинаково. В шестнадцать лет я таким же дурачком был. Неприспособленным, никчемным, жалким…»

Еще в десятом классе, за полтора года до выпуска, у него в школе постоянная роль была: шут! Потеха для девчонок, мишень — для парней. Ходил хвостом за Коренковой, любовь, понимаешь ли, настигла… Она его посылает, а он, дурак-рыцарь, все равно при ней.

До сих пор, как вспомнишь девчачьи насмешки да пацанские тумаки, сразу кулаки сжимаются. Все, казалось, против него: и невысокий рост, и хилая фигура, и близорукость, и такая же, как у Мишки, склонность к созерцанию и осмыслению мира.

Но ведь придумал, как пробиться! Придумал, как стать человеком!.. Не совсем, как Ван Дамм, себя, конечно, повел, мучительными тренировками в «качалках» организм не истязал. Но кому качаться, а кому — другие пути.

Вот Степин путь и оказался — «выехать» на загривке у Надьки Митрофановой. Та ведь тоже была вроде него — добрая. Пожалела его однажды. Посочувствовала. Шепнула на ушко: чего, мол, ты к Ленке Коренковой прилип? Она тебя совсем не любит, а ты, умный парень, позоришься…

Заговорила Надя об этом очень к месту. К тому времени любовь к прекрасной, но строптивой музыкантше у Степы уже иссякла. Допер наконец: чего чувства тратить, если все равно бесполезно? Богачом на «мерсе» ему не стать, килограммовых мускулов не нарастить, а иным его Ленка не полюбит. Так что ходить за ней хвостом далее смысла не имело. И Надя со своей неожиданной заботой подвернулась ему чрезвычайно кстати. В конце концов, какая разница, кому из девчонок носить портфель?

Тем более что Надюха хотя где-то, как и он, лопухастая, а в классе авторитетом пользовалась. А что — и симпатичная, и отбрить, если надо, могла, и мозги в наличии, да еще и готовила офигительно. Как минимум в «тройку лидеров» входила, пусть и последней. (Первой в их классе, ясное дело, выступала звезда Коренкова. А следом за ней по популярности шла Иришка Ишутина — едкая, цепкая, смелая.)

Вот Степа и рассудил: куда полезней переметнуться к Надежде. По крайней мере, она его шпынять не будет. А там, может, и к Ленке Коренковой по новой удастся подобраться? Они ведь с Надей почти подружки…

Тем более что с девчонками, особенно модными, ему вообще куда интересней, чем с мужиками. Не зря же Иван Адамович, их учитель истории, любил повторять, что «быть пажом при сильной женщине — не позорно». И приводил в пример то фаворитов Екатерины Великой, то верного и тихого мужа Маргарет Тэтчер.