— Она уже не дышит! — воскликнул кто-то из спасателей на английском.

— Всем лежать! — еще раз крикнул Виктор, и восьмая пуля прошла в полуметре от его головы, разбив остатки окна.

«Девять… десять!» — последние выстрелы тоже ушли в «молоко». «Пора!» — скомандовал себе Лавров и стрелой полетел к монахине. Почти не останавливаясь, подхватил ее на руки и помчался в сторону гостиницы.

Подбегая к двери, он почувствовал, что выбивается из сил. Его несло вперед, а ноги не слушались. Кровообращение было уже не то. «Эх, старость — не радость!» Он со всего маху рухнул вперед, уронив женщину, которая была без сознания.

Следующий выстрел снайпера, зарядившего винтовку, уже не достиг цели. Виктор и спасенная им христианка были в недосягаемости. Он на четвереньках пополз к двери, потащив за собой свой ценный груз.

— Аллах акбар! Аллах акбар! — закричали взволнованные «спасатели», когда поняли, что это победа.

— Она жива? — взволнованно спросила Светлана в вестибюле.

— Не знаю, — с раздражением ответил Лавров, подхватывая вывалившийся из-за пазухи монахини длинный увесистый сверток. — Спроси у нее.

— Помоги мне! — вдруг по-русски попросила монахиня, еще совсем молодая женщина с красивыми зелеными глазами. Она едва могла говорить.

«Что ж тебе в келье не сиделось, дура», — с горечью подумал Виктор.

— Матушка, все будет хорошо. Меньше говори — теряешь силы, — посоветовал Лавров вслух.

Вокруг Виктора и раненой монахини столпились Светлана, Аднан, Антуанетта и еще несколько жителей Маалюли, вбежавших в гостиницу через черный ход.

— Меня зовут Емилия…

Монахиня, с трудом пошевелив рукой, сделала короткий жест и моргнула: дескать, нагнись, что-то скажу. Виктор склонился к самым губам раненой и, услышав шепот, только кивнул головой в ответ.

— Я из Запорожья, моя фамилия… Моли… бога… — добавила вслух Емилия.

Глаза ее закрылись, голова безвольно повисла на плече.

— Так. Принесите мне горячую воду и полотенце, Антуанетта, живо, — строго сказал Лавров и, сняв маленькую заплечную сумку, с которой никогда не расставался, стал доставать аптечку. — Аднан, у тебя есть водка? — Он посмотрел в глаза хозяину отеля. — Надо. Иначе мы ее потеряем.

Аднан молча кивнул и затрусил куда-то вслед за Антуанеттой.

— Вы, двое! — продолжал командовать Виктор, глядя на сирийцев-«спасателей», пришедших с черного хода. — Света, переведи им! Один — к черному ходу, другой — к центральному. Увидите моджахедов — кричите.

Все команды Лавров отдавал решительно и четко, и Светлана невольно любовалась им. Сколько же в нем было того, чего не хватает многим современным мужчинам!

— Ты чего стоишь, Света? — добрался до нее Виктор. — Шуруй за бинтами! У меня в номере в большой сумке, в боковом правом кармане четыре пакета стерильных бинтов. Тащи все. Бегом.

Девушка кинулась исполнять приказание журналиста-разведчика.

Вестибюль опустел. Только в углу, подобрав ноги, сидел старый Захреддин и молился.

— Ах ты ж конь с яйцами, — возмущенно буркнул Виктор себе под нос, — кому война, а кому мать родна. Ладно…

Пока выполнялись распоряжения, Лавров спрятал сверток монахини в свою сумку, достал из бокового кармана оранжевую коробочку с обезболивающим, вынул карпулу со шприцом и вколол лекарство тяжелораненой.

Через две минуты после того, как все собрались, Виктор осмотрел раненую и сообщил:

— У нее артериальное кровотечение. Мы сами не справимся. Ее нужно доставить в больницу.

— В трех кварталах отсюда госпиталь, — сообщил сириец, стоявший у стеклянной двери гостиницы.

В этот момент на улице раздались торжествующие крики.

— Наши! — радостно выкрикнул тот же сириец. — Какая-то группа с оружием, сняли снайпера и перешли в наступление.

— Наши, — буркнул Виктор. — Тут хрен разберет, кто наши, а кто ваши…

Еще через пять минут к двери гостиницы подъехала машина и из нее выскочил сириец, которого он отправлял к черному ходу гостиницы.

— Везем матушку в госпиталь! — крикнул тот на арабском.

Монахиню с перебинтованной грудной клеткой уложили сзади, на пассажирское сиденье. Не медля ни минуты, автомобиль сорвался с места.

Виктор вскинул рюкзак на плечо и почувствовал, что тот заметно потяжелел. Вспомнив про сверток, он достал его и развернул серую ветошь. На солнце мягко сверкнула поверхность потемневшей от времени бронзы, покрытой вязью древнего, ни на что не похожего письма, опоясывающего какой-то замысловатый тубус.

«Это что? Термос царя Соломона? Просила сохранить… Вот, мне еще одной реликвии не хватало, к моему камню», — подумал Виктор.

— Витя! — донеслось откуда-то сзади. — Что там?

Это Светлана, сгорая от любопытства, невзирая на приказ Лаврова не высовываться, выглянула в открытые двери.

— Ничего! Ерунда всякая… — ответил Виктор, заворачивая тубус в ветошь. — Я тебя просил чаю заварить! Сделала?

И, положив реликвию в сумку, вернулся в отель.

1

Боевики Ахмада аль-Гизаи обыскали все помещения монастыря Святой Феклы, все перевернули вверх дном и собрали во дворе монахинь, не убежавших вместе с воспитанницами по узкому проходу в горе Каламун. Наконец они ворвались в главный храм монастыря, посвященный Иоанну Крестителю. Игуменья Пелагея молилась на коленях перед алтарем, не обращая внимания на шум за спиной.

Боевики расступились, давая проход своему командиру. Ахмад аль-Гизаи обошел согнутое в три погибели тело пожилой женщины с распростертыми руками, пнул большой подсвечник с горящими свечами, воткнутыми в песок. Ножка подсвечника подломилась, чаша с песком и свечами гулко упала на пол, рассыпая содержимое. Ахмад аль-Гизаи взошел по двум ступеням на возвышение алтаря, встал перед женщиной так, будто она склонилась перед ним, а не перед Богом, нагнулся над игуменьей и крикнул:

— Ваши молитвы и свечи теперь вряд ли вам помогут!

Игуменья Пелагея встала на ноги. Справа ее обошел Абу Ислям аль-Казаки, успокаивающе похлопал монахиню по плечу и сказал Ахмаду:

— Думаю, она надеется не только на них…

С этими словами он развернул матушку Пелагею лицом к главарю «Ан-Нусры». Игуменья без страха взглянула в глаза Абу Мухаммеду аль-Джуляни. Правая щека сирийца кровоточила, рассеченная мелкими осколками камней или стекла. Тридцатидвухлетний мужчина с иронией взглянул на игуменью:

— Насчет красоты христианских монахинь нам соврали.

Боевики мерзко расхохотались. Монахиня опустила взгляд.

— Спаси их, Господи. Не ведают, что творят, — пробормотала она.