в казематы, а потом казнить, четвертовать, распять, разорвать лошадьми, бросить в яму со змеями, заморозить в глыбе льда, оставить жить с тещей в одном доме… да мало ли изуверств не придумало человечество за годы своего существования!

Но народ не согласился. Еще минуту назад тихий и покорный легкий шепоток внезапно превратился в густой, насыщенный гул толпы, готовой на все!

— Другую экспертизу! Честную экспертизу! Эксперта на кол! — скандировали люди, а эксперт, услышав последний лозунг, быстро убрался восвояси, дабы не пасть случайной жертвой. Он свое дело выполнил, заказ исполнил, а дальше хоть огнем все гори…

К царю Громославу тут же подбежал один из придворных. Никто не знал точно, чем он занимается, но все его опасались на всякий случай. И, как видно, правильно делали.

Тот быстро-быстро зашептал что-то на ухо царю. Громослав недовольно качнул головой, но шепот не прекращался, и царь встал на ноги, готовый высказать свою волю.

Однако этого не понадобилось.

Сверху, с самых небес, на площадь спикировали силуэты. Один — большой и крупный и четыре поменьше.

Все пятеро заложили лихой вираж, пронесшись над самыми головами собравшихся, и тут же пошли на второй круг.

Толпа восторженно ахнула.

— Жар-птица! — крикнул кто-то. И тут же добавил: — И птенцы!

На следующем круге птица опустилась низко-низко и зависла прямо перед Елисеем на расстоянии вытянутой руки.

Она чуть подняла голову наверх и выпустила в небо столп огня.

Толпа заревела от удовольствия.

— Что ты, маленькая? — спросил певец. — Чего хочешь?

Птица повернулась чуть боком, и он догадался. Последнее перо из высокой хвостовой части.

Он выдернул его и высоко поднял над головой.

Птица и птенцы тут же вертикально взлетели в воздух, оставив после себя внизу пыльное облако.

Когда оно рассеялось, на помосте остался лишь Елисей с пером в руках. И уже никто из присутствующих не пытался опротестовать происхождение трофея.

Во второй тур прошли пятеро.

Глава десятая. ЗАДАНИЕ НОМЕР ДВА

После всего произошедшего объявление новых заданий было отложено на неопределенный срок. Громослав негодовал, что его стража не смогла, не сумела, даже не попыталась остановить атаку враждебной птицы.

А что если бы она решила сжечь царя и его прекрасную* дочь? Тут бы им и пришел трындец, так что ли? За что тогда платятся такие деньги на содержание стражи, скажите на милость? В общем, ни в какие ворота! Непорядок! Кто-то должен быть за это наказан!

*В узких эстетских кругах велиградских любителей роскоши и эксклюзива. Прочий же народ считал Веселину мрачной девахой. Хорошо хоть, у нее был бесконечный доступ к орехам. Иначе, глядишь, ее смурной взгляд чаще начал бы шарить по лицам подданных. А это к добру не ведет, всякий знает.

Конечно, крайним объявили того, кто может дать меньше всего отпора — певца Елисея. Его схватили под белы руки* и утащили в тюремную башню. Народ, понятное дело, негодовал и даже возмущался! Народное мнение, разумеется, не учли. Плевать хотели. С той самой башни и плевали.

Но главное, властям пришлось признать подлинность второго пера. Тут уж доказательства были налицо. Конечно, известный в Велиграде и за его пределами адвокат Дрейкус вполне мог бы попытаться оспорить это решение, но никто ему этого дела не предложил, а бесплатно Дрейкус не работал из принципа. Принцип заключался в том, что он хотел деньги.

Джуба и его подручный вернулись в контору ждать новостей. По дороге заглянули в пару лавок, благо, средства, полученный от боярина Крива позволяли шиковать, и заказали снеди и там, и тут, колбас, кровяных и вяленых, да еще пару десятков на жарку, несколько окороков, да немного рыбы, чуток дичи, да всякой мелочи, типа перепелок — их брали без счета тазами, сыров разных несколько видов, по паре голов, капусты квашеной, солений, грибов, ягод разных, кислых и сладких, булок медовых и ржаного хлеба, яиц сотни две, молока пару ведер, парного, из-под коровы, меду два кувшина, и в сотах, леденцов разных, пряников, вина разных, самогонки, кваса, морса несколько ведер, пива местного тридцать сортов по двадцать бутылок каждого на пробу.

Это все обещали доставить до конца дня.

Ну и что-то поесть прямо сейчас! Полтуши свиньи с вертела, птицы тушенной в котле — весь котел, и всякой-всячины, что в рот летит сама, без приказа. Ну и запить. И баранок!

Без последнего пункта Дубыня, смотревший на все многочисленные продукты с восторгом, но без фанатизма, остался бы в тоске. Баранки решили все! Он сразу накинул связку себе на шею и ел их один за другим всю дорогу до дома.

«Нет, — подумал Игги, глядя на подручного, — все же идея о баранковой оплате труда была хороша! Надо обязательно вернуться к ней в конце месяца в день выдачи монет!»

Дубыня его мыслей не читал, а если бы и умел это делать, вероятнее всего, согласился бы с выводами хозяина. Баранки значили в его жизни больше, чем он сам представлял.

Если бы он попал на сеанс к велиградскому успокоителю мыслей Вениамину, бравшему за свои сеансы бешеные деньги, то его признали бы баранкозависимым и заставили бы отказаться от их употребления, и от всего мучного, в целом, сделав просто так от нечего делать из одного счастливого человека одного несчастного.

Дома свалили все покупки на широкий стол, но кушать, как ни странно, не хотелось обоим. Так и сидели. Дубыня грыз баранки, которые за еду не считались, являясь сугубо перекусом, и Игги тупо смотрел на стену — там висел меч-кладенец, которым он ни разу не воспользовался.

— Скажи-ка мне, Дубыня, — задумчиво произнес владелец конторы, — а почему я никого не убил за последний год?

— Потому что ты добрый, хозяин? — предположил богатырь.

— Нет! — Игги стукнул кулаком по столу, отчего все чашки, миски, ложки, тарелки подпрыгнули и со звоном упали обратно вниз. — Потому что я тупой! Когда перережешь пару глоток, жить становится гораздо легче. Ты резал кому-то глотки, Дубынька?

— Резал, — пожал плечами крестьянский сын, — скот бил: овец, коров, свиней. Кого резал, кого кулаком, кого кувалдой! А кого и щелбаном — тех, кто помельче…

Джуба покачал головой:

— Это все не то… людей ты убивал?

— Одного токма… — замялся богатырь. — Давно дело было. Шел я лесом по грибы, а тут в кустах пришлый тать девку нашу деревенскую пытался снасильничать. Ну я его того-этого… забил до смерти лукошком!

— Прям таки лукошком? — удивился Игги.

— В лукошке ножичек лежал, грибы резать… выскочил он случайно и воткнулся в грудь