Пан Бербелек скрестил руки на груди, поплотнее запахнувшись полами плаща.

— Что это еще за гоэтэя? — прошипел он Шулиме. — Чары хороши для черни, ты же сама не веришь в эти глупости.

— Тиии… — Она даже не повернула головы. — Никакие не чары. — Не скажешь же ты, будто не обучал своих солдат каким-нибудь примитивным способам, как обмануть жажду, не обращать внимание на боль, защите перед страхом. Всегда есть штучки, позволяющие нам легче подчинить собственную форму необходимости. Человек потому и есть человеком, поскольку умеет измениться по собственной воле, это правда; но это вовсе не означает, будто все мы равны божественным представлениям о нас самих. Это уже не просто. Нужно уметь обманывать, очаровывать самого себя. Не мешай, эстлос.

Алитея стояла, засмотревшись на отражение Луны в серебряной воде, что колебалась в миске, которую девушка держала на высоте груди; длинные, темные волосы опадали прямыми куртинами — действительно ли она не отрывала взгляда от светящегося отражения, или же вообще заснула так — она и какоморфический вавилонянин, вот только она стоит самостоятельно, босые стопы на деревянной палубе, ноги сгибаются еще до того, как свинья начнет колебаться, вперед, назад, в стороны; Луна не выльется из миски, не имеет права — они плывут на одной волне.

Абель кашлянул, пан Бербелек поднял глаза. В какой-то момент, когда все они не глядели, из своей кабины вышла библиотекарша академеи. В не запахнутом гиматии, с надкусанным яблоком в руке, сейчас она глубоко дышала ночным воздухом, опершись плечом о двери. Гистей находился справа от нее, но, естественно, она глядела не на него, но на устроенную Амитасе мистерию воды и Луны. На какое-то мгновение Иероним перехватил взгляд неургийки: трезвый, очень сфокусированный взгляд.

— А хххолодно, чума его побери, — буркнул Абель, стуча зубами, и скрылся в своей кабине.

— Долго еще? — спросил пан Бербелек.

Амитасе подняла руку, широкий рукав темного платья сдвинулся вниз.

— Не разговаривайте, пожалуйста.

То ли этот претенциозный ритуал подействовал, и Алитея и вправду смогла навязать себе столь сильную морфу физиологии, то ли, скорее всего, подействовали травки Порте — в любом случае, на следующий день морская болезнь исчезла бесследно. Обед Алитея проглотила с величайшим аппетитом, проявляя уже откровенную заинтересованность Забахаем, как усердная сторонница искусства флирта и соблазнения. Шулима послала Иерониму многозначительную усмешку, он не ответил, как всегда оставаясь в молчании. Впрочем, тут же началась громкая ссора между Вукацием и Гаилом Треттом. Как можно было сделать вывод из проклятий этого последнего, он обвинял гота в недостойных намерениях относительно собственной жены. Купец поначалу отвечал смехом, что еще сильнее разъярило господина Третта; он бросился на гота прямо через стол. Снова капитану пришлось звать доулосов, те отвели драчунов в кабины. Остальные пассажиры наблюдали за инцидентом с едва скрываемым весельем; даже сама госпожа Третт с трудом сдерживала смех.

После обеда Азуз Вавзар забрал желающих на короткую экскурсию по аэростату. Понятное дело, что Абель с детьми Треттов собирался сунуть нос в каждый уголочек свиньи; Урчу и Иерониму хватило одного визита в макинном отделении. Помещение было тесным, как и все остальные помещения аэростата, и практически полностью заполненным сложнейшим артефактом из металла, ликота и морфированного до твердого состояния стекла, все время трясущимся — именно от него и расходилась по аэростату эта раздражающая вибрация. Изнутри конструкции доносились шипения, урчания, писки и стуки, как будто бы во всех этих трубках, ящиках и ретортах гонялось друг за другом стадо бешенных даймонов. Войдя туда — но вначале Вавзару пришлось открыть полдюжины замков и засовов — двери за собой они не закрыли, поскольку и так моментально покрылись потом; температура и влажность здесь были достойны римских бань.

Капитану пришлось напрячь голос, чтобы его слышали, южный акцент в его загрязненном греческим языком окском сделался еще более выразительным. Слова свои он направлял к самым младшим, объясняя все, словно детям, наклоняясь и чуть ли не становясь на колени перед малышами Треттов.

— Вся Материя сложена из четырех стихий: Огня — пира, Воды — гидора, Воздуха — аэра, и Земли — ге. Для земных объектов — в отличие от тел небесных, о которых рассказывают, будто бы они сложены из какой-то пятой стихии, пемптона стоикхейона: ураноиза, этера — для земных объектов естественным состоянием является покой. Каждый предмет стремится достичь своего соответствующего ему места: катящийся камень, падающий дождь, поднимающийся дым. Земля тяготит ниже всего, над нею Вода, над нею — Воздух, а над ним — Огонь. Вы видите это ежедневно. Бросьте камень в озеро — он упадет на дно. В замкнутом сосуде жидкость всегда оседает на дне, воздух же напирает кверху. Огонь вырывается ввысь сквозь любой воздух. Это и есть натуральное движение. Но есть еще и не натуральное, вынужденное движение, которое продолжается ровно столько, сколько длится принуждение: движущиеся люди и животные, движимые ими предметы. Человек, который единственный способен понять натуру действительности и умеет склонить ее своей воле, способен изменять форму не только самого себя, но и других объектов: ремесленник, преобразующий бесформенную массу Земли в горшок; садовник, создающий новые виды растений. Таких людей, с особенными способностями воли, мы называем демиургами, керос поддается в результате их работы особенно легко. Тех же, кто способен навязать Материи окончательные Формы, к которым она теперь стремится и в их отсутствии, поскольку пленена уже навечно на новой тропе к совершенству, таких мы называем текнитесами. Текнитес Воздуха изменил в данном случае небольшое количество захваченного здесь Воздуха таким образом, что теперь его естественным состоянием сделалось движение, точно так же, как движение звезд и планет, то есть, в данной замкнутой системе воздух этот движется без устали, приводя в движение лопасти воздушного винта. Винт же этот, пока вертится, заставляет аэростат двигаться вперед. «Аль-Хавиджа» может лететь даже вопреки воздушным течениям. Гораздо даже легче, чем Воздуху, было бы навязать форму этхерного движения Огню, но пир практически невозможно использовать в каких-либо устройствах. Сам же этхер доставить на к нам на Землю и включить в какую-либо макину невозможно; говорят, что его могут применять луняне. В четвертом году Александрийской Эры, Герон из Александрии сконструировал подобную паровую макину, но ее нужно было постоянно подогревать, разводить огонь под водой и подкармливать этот огонь. Зато этот вот здесь автоматон называется пневматоном, и был он изобретен великим воденбургским софистом по имени Ире Гауке, вы наверняка о нем слышали. В Хердоне, якобы, пневматоны уже применяют и для передвижения по поверхности земли, хотя, наверняка это неудобнее и медленнее по сравнению с путешествием на спине животного или в повозке. Подобные пневматонные морские суда более медленные, да и отказывабт чаще, чем парусники, ведомые демиургами и текнитесами Воды и Воздуха. Ибо, в конечном счете, всегда побеждает Форма человека, антропоморфа.

Господин Бербелек, не говоря ни слова, вышел. В коридоре-позвоночнике он разминулся с Зуэей; оглянувшись на него, рабыня свернула в туалет.