как подготовка к большой и кровавой бане, я захотел взвыть и возопить к небесам с мольбами о том, чтобы время повернулось вспять, и всё стало по-прежнему, как было ещё две с лишним недели тому назад. Чтобы старый мир вернулся, а всё вокруг оказалось одним большим и нелепым страшным сном. Поняв, что сейчас меня снова начнёт рвать, я ускорился, добежал до туалета, влетел в кабинку и снова вывернул желудок наизнанку. Потом я хотел зарыдать, но вместо этого засмеялся так, словно всё, что произошло за последние шестнадцать дней — смерть родителей, оторванность от дома, вторжение диковатого лысого мужика, разворотившего родительский комод — всё это было одним большим анекдотом со смешной концовкой, которая была ещё впереди, но которую я уже предвкушал и не мог сдержать хохот. Кажется, тогда психика моя дала серьёзную течь, потому что я плохо помню, что происходило дальше. Хорошо помню только мысль, которая крутилась в тот момент в моей голове, точно припев на заевшей музыкальной пластинке: «Всё бред. Бред! Бессмыслица. В этом нет смысла!»

Не помню, выпил ли я кофе по наставлению полицейского, прежде чем вернуться на крышу. Зато помню, что вернулся я, выбив дверь чуть ли не с ноги, чувствуя в себе силы к тому, чтобы свернуть горы. Лёха, Тоха и полицейский вопросительно смотрели на меня.

— В общем, — начал я, — Я в интернете видел, как делают всякие погремушки крутые для того, чтобы больных переманивать толпами из одной точки в другую. Что-то громкое нужно. Я делал гремящую кастрюлю, наполненную столовыми приборами, но это так, баловство. Настоящая лютая тема — это кола с ментосом, замешанная в пластиковой бутылке и в закрытом виде шмякнутая об асфальт. Говорят, бабах будет знатный.

Полицейский посмотрел на меня с видом глубочайшего облегчения. Словно бы ненужная проблема, которая дамокловым мечом висела над ним, вдруг сама собой разрешилась, и ему не нужно было больше забивать ею голову. Начавший было сдавать восемнадцатилетний сопляк был теперь в порядке или по крайней мере выглядел так, словно он в порядке, а значит, хлопот с ним больше быть не должно.

— Кола и ментос говоришь? — усмехнулся полицейский, — Звучит вкусно, но вряд ли сработает так, как ты говоришь. В интернете вообще какой только чуши не прочитаешь.

— Я бы хотел, — продолжил я, — Чтобы мы попробовали этот способ. Говорят, что если высота большая, бутылка должна рвануть. У меня квартира на восьмом этаже, в доме чуть дальше по улице. Можем дойти дотуда и из окна попробовать выбросить такую бутылку. Если нет — выстрелить в воздух вы всегда успеете. В любом случае, раз уж мы пойдём наружу, я хочу вернуться к себе домой. Если получится, обратно в Радугу я с вами уже не пойду. Считаю, что пути в один конец с меня достаточно: я вообще ни при чём, и в том, что эта толпа к нам пришла, моей вины вообще никакой нет. В общем, либо так, либо лучше застрелите меня сразу и скиньте им на корм, потому что я там всё равно погибну. А так хоть будет шанс добраться до дома.

Полицейский, Лёха и Тоха молчали. Я смиренно и терпеливо ждал ответа, хотя, по правде говоря, мне было всё равно, что это будет за ответ. В тот день вместе с остатками завтрака меня будто бы вырвало чем-то, что доселе заставляло меня хоть как-то пропускать через себя происходящее. Теперь мне было плевать на всё: и на то, что станется со мной, и на успех всей этой идиотской операции, и на толпу за стенами Радуги — на всё. Мы все скоро умрём, понял я, и нет абсолютно никакой разницы, как мы это сделаем и сколько ещё потрепыхаемся, прежде чем отдать концы.

Вечером я написал Ире, что у нас всё нормально, всё по-старому, и что на улицах рядом с нами пока тихо, и ничего необычного не происходит. Потом я лёг на своё место в кинозале и очень долго пытался уснуть. Не получилось.

День 17

Итоговый план, если низводить всю его сущность до одного слова, звучал так: «Бежать». Бежать очень быстро и без оглядки в сторону моего дома. Идея о том, чтобы подняться в мою квартиру, вчера не вызвала нареканий и возражений. Конечно, существовал риск оказаться запертыми внутри, если часть мертвецов в погоне за нами ломанётся во двор и обложит подъезд. Но такой риск существовал при любых раскладах. В случае же с квартирой мы по крайней мере окажемся в безопасном месте и сможем сделать передышку. Гораздо лучше, чем быть загнанными в угол на открытой местности и уповать разве что на волшебника в голубом вертолёте, который сбросит вниз верёвочную лестницу, а потом — пусть бесплатно покажет хоть всё кино на свете, лишь бы вытащил из лап неминуемой смерти. Далее, уже из окон дома, можно попробовать скинуть приманку. Если кола не сработает, можно было бы воспользоваться старой-доброй кастрюлей с вилками внутри, а если и она не поможет — тогда останется только выстрел из пистолета, который, к несчастью, сработал позавчерашней ночью и по такой же логике должен был сработать и теперь. Конечно, для полицейского это был расход патронов, которого нужно было всячески избегать, но в безвыходном положении жизни людей в Радуге уж точно будут ему дороже пули.

Всё это мы ещё раз проговорили, прежде чем выдвинуться поутру. Проводить нас в этот путь вышли все постояльцы торгового центра, за исключением тех, кто был занят на задачах. Аркадий — крутейший чувак школы, доселе выглядевший в моих глазах как квинтэссенция успешного старшеклассника — смотрел на меня с ужасом и, как мне хотелось думать, с некоторого рода благоговением. Всё это, думал я, он мог бы засунуть себе в одно место чуть ниже позвоночника. Я бы куда охотнее предпочёл поменяться с ним ролями, чем стоять сейчас тут, собираться, быть может, в последний путь и выглядеть в его глазах героем-спасителем. Но, разумеется, никто и ни за что не вызвался бы тогда занять место кого-либо из нас. В конечном итоге, своя рубашка всегда всем ближе к телу, а жертвовать собой мы будем только ради тех, без кого и сами не представляем свою жизнь, и, в сущности своей, жертва эта будет скорее самосохранением, нежели самопожертвованием.

— Слыш, ты это… На вот, держи. Оно, может, и полезно будет, — сказал Юра, дав мне своё копьё из швабры и кухонного ножа на конце.

— А ещё одно есть? —