Фидель принял все необходимые меры для того, чтобы уберечь свою интимную жизнь от вмешательства извне – в том числе и от вмешательства его собственной жены, если та вдруг вздумает его ревновать: «У него есть в доме потайное помещение, известное под названием «комната 160», в которое не имела доступа даже Далия и в которой его всегда ждала красивая девица, готовая его удовлетворить».

Именно в этой резиденции Фидель и спасается от гаванской суеты, чтобы отдохнуть рядом со своей живущей в изоляции от внешнего мира женой. «Она, однако, очень коварная и терпеливая женщина, которая ждет подходящего момента для того, чтобы вырваться из его лап и начать командовать. Это наконец произошло во время болезни Фиделя в середине 2000-х годов», – рассказывает Дельфин Фернандес. Фидель, тем не менее, запрещает кому-либо называть Далию его супругой, то и дело повторяя, что он в своей жизни женился только один раз, но не уточняя при этом, на ком – на Мирте, на Селии или на революции.

Я доверяю женщинам. Не верь мужчинам, они могут тебя предать. А вот женщины – преданные друзья, на которых можно рассчитывать. Если твоим другом является женщина, она тебя никогда не предаст.

Саддам Хусейн

Багдад, зима 1993 года. Дворец Саддама Хусейна на правом берегу реки Тигр. В маленькой комнате, превращенной в медицинский кабинет, готовят инструменты для очень рискованной операции. Первая леди ждет. Вид у нее – решительный. Она непоколебима и не желает, чтобы ее руку уродовало это некрасивое родимое пятно. Скальпель тщательно стерилизуют, пятно вскоре будет удалено, шприц с обезболивающим средством уже на столе. Внимательно следя за тем, чтобы для высокопоставленной пациентки все было подготовлено идеально, доктор Ала Башир, тем не менее, забывает об одной маленькой детали. Операция проходит быстро и вроде бы легко. Однако врача смущает то, что из разреза уж слишком обильно сочится кровь. «Я забыл сделать ей местную анестезию, прежде чем начинать резать»[73].

Данный нюанс смущает его еще больше оттого, что Саджида ничего по этому поводу не сказала. «Она не издала ни малейшего крика, ни малейшего стона». Переживая за пациентку – и, возможно, уже волнуясь за свою собственную судьбу, – личный врач семьи Саддама Хусейна, как бы извиняясь, спрашивает:

– Было очень больно?

– Да… Однако если удается выдерживать общение с Саддамом, то можно выдержать и это.

Саджиде Тульфах, конечно, удалось выжить в ходе войны в Персидском заливе, которая постепенно подходит к концу. Американские бомбы почти год не падают на Багдад, войска сумели оказать агрессорам достойный отпор, хотя иракские потери живой силы составили двести тысяч, когда американцы вытесняли войска Хусейна из Кувейта. За безуспешную попытку превратить Кувейт в девятнадцатую провинцию Ирака пришлось заплатить очень высокую цену. Однако с завершением «Бури в пустыне» военные действия в Ираке не прекратились: вооруженные силы страны были брошены на подавление восстания шиитов на юге, а затем им пришлось сражаться с курдскими повстанцами на севере.

Третья война за четырнадцать лет пребывания у власти Хусейна сделала Саджиду невосприимчивой ни к каким мукам. Чтобы выжить, женщина превратила отречение от земных благ в повседневную процедуру, однако она никогда не отречется от Саддама, с которым знакома с детства.

Двоюродный брат Саджиды

Тикрит, 1947 год. Саддам Хусейн аль-Тикрити покидает родительский дом и находит пристанище у дяди по матери – Хейраллаха Тульфаха. Он твердо решил, что домой никогда не вернется. Десятилетний мальчик, еще до своего появления на свет оставшийся без отца, бежит из дому главным образом из-за отчима. «Моя мать снова вышла замуж. […] Но ей не повезло: Ибрагим аль-Хасан обращался с ней очень сурово. Конечно, так проявлялся менталитет этого сельского жителя […]. Я вставал очень рано и тут же отправлялся собирать хворост; это была моя ежедневная задача, как летом, так и зимой, какой бы ни была погода. Я также помогал матери пасти несколько имевшихся у нас коров и овец. Я старательно выполнял распоряжения Ибрагима аль-Хасана»[74]. Однако отношения между мальчиком и отчимом, частенько колотившим пасынка тростью, – отнюдь не идиллические, и у юного Саддама остается единственный выход: каждый день он старается как можно дольше находиться вне дома, чтобы избегать проявлений тирании отчима.

Сабха Тульфах – весьма энергичная женщина, которая всегда стремилась доминировать в семье. Она – бедуинка, перешедшая к оседлому образу жизни, но по-прежнему придерживающаяся обычаев кочевников. Сабха, например, гордится своими татуировками в виде маленьких кругов на щеках и носу. Она без тени смущения может пройтись по улице с обнаженными руками, хотя в сельской глубинке Ирака это считается бесстыдством. Когда-то даже ходил слух, что первый муж Сабхи – отец ее единственного ребенка – сбежал от нее, не сумев подчинить своей воле эту сильную женщину, которая получила в наследство от матери и бабки матриархальное мировоззрение. Сабха никогда не носила западную одежду, отказывалась фотографироваться. И была непреклонна в этом. Саддаму впоследствии не удалось даже уговорить тетку обессмертить себя на глянцевой бумаге, и племяннику пришлось пойти на хитрость: он разослал эмиссаров с целью отыскать художника, способного создать портрет человека без обязательного позирования. «Художник работал, спрятавшись за зеркалом, прозрачным с обратной стороны, чтобы Сабха даже и не подозревала, что ее рисуют», – вспоминает начальник протокольного отдела при Саддаме[75].

В доме дяди Тульфаха будущему премьеру Ирака живется гораздо лучше, в частности и потому, что там есть другие дети его возраста: девочки Саджида и Ильхам и их брат Аднан. Старшей из двух сестер как раз исполняется десять лет. Она вовлекает Саддама в свои детские игры, а вскоре они сделают вместе первый в своей жизни важный шаг – пойдут в школу.

Школа вызывает у маленького Саддама восторг, и вскоре он становится хорошим учеником. Однако за ним также закрепляется репутация заводилы, верховодящего среди одноклассников – детей именитых граждан. Саддам впоследствии расскажет одной знакомой семейной паре о своем первом дне в школе и о том, как он волновался относительно нижнего белья, которое на него надели в первый раз. «В тот день в школе он то и дело задирал свою дишдашу – традиционную арабскую долгополую рубаху с длинными рукавами, – чтобы продемонстрировать товарищам нижнее белье. Он думал, что это самое лучшее, что может быть у человека, и хотел его показать»[76].