а в того, кто это дело делает. Как и многие другие они были в программе «Справедливая Финляндия», или «Суоми за справедливость».

Те, кто в эту самую «справедливость» истово верили, убеждали себя и других, что не может такой «зверюга» дышать с ними одним воздухом. Ну, а прочие, выходит, были против справедливости, против его торжества.

10. Суд

Арвид замечал, что Тойво нехорошо. Его несколько удивляло, что тот никак не воспринимает информацию о массовых акциях в его поддержку, проходящие в разных странах. К тому же на его юридический взгляд все обвинения против Антикайнена, мягко говоря, не вполне состоятельны.

Несмотря на огромную работу, которую провел следователь Юсси, прямых улик против его подзащитного не было. Самым серьезным обвинением было государственная измена. Да и то лишь потому, что, пожалуй, треть финнов и нефиннов, проживающих сейчас в стране, тоже запросто могли подпасть под эту статью. Настолько было размыто понятие «изменника», что могло сравниваться с другим обвинением в другой стране. До Арвида доходили слухи, что в Советской России набирает обороты кампания по выявлению «врагов народа». И «изменников», и «врагов» судят не по доказанным фактам, а по выдвинутым обвинениям.

Интересная ситуация оказалась вокруг дела «убийства крестьянина Исотало». Брат жертвы еще совсем недавно сидел в той же тюрьме, что и Антикайнен. Статью ему вменяли, связанную с военными преступлениями, и встретиться с ним не представлялось никакой возможности: перевели в другую крепость, то ли в Хяменлинна, то ли еще куда. Обвинение с Тойво, конечно, никто не снимал, но судебных перспектив в деле не было. С точки зрения современного права. Хотя, пес его знает, каким правом может воспользоваться местный судья.

Якобы организованные Антикайненом грабежи в Выборге не опознавались по датам. В основном, объективности ради, пытались сопоставить заявления об «реквизициях» с днями предполагаемого нахождения в городе Тойво. Субъективности ради не представлялось возможным назвать должность и полномочия красного финна. В гражданской войне он-то не участвовал!

И, наконец, откуда взялось сжигание на костре несчастного финского добровольца Марьониеми? Обвинение подкреплялось только слухами, которые текли из «добровольческой армии» Илмаринена. Отчего-то даже Саша Степанов божился и клялся, что такой поступок характеризует именно Антикайнена, как человека. Точнее, как людоеда и кровожадного убийцу. Перспектива? Да, блин, на усмотрение суда.

Арвид обрисовал всю эту картину Тойво, но тот никак не впечатлился. Только попросил доставить ему в камеру материалы для ознакомления, чтобы «знать о себе побольше». Но настроение у него все равно было подавленным.

— Как дела обстоят с вашими физическими упражнениями? — спросил адвокат, намереваясь поменять характер их сегодняшнего общения.

— Стараюсь не пропускать, а на прогулках бегаю, — пожал плечами Антикайнен.

Он действительно занимался каждый день, но уже по инерции. Понимал, что выбившись из системы, потом очень трудно будет в нее включиться снова. Однако ловил себя на мысли, что заставляет себя, хотя очень хочется махнуть на все рукой и залечь на топчан, отвернувшись лицом к стенке.

— Не понимаю, что с ним такое происходит, — адвокат по телефону рассказал своей Рут о ситуации.

— Так ты ему записку принеси от его любимой девушки, — сразу предложила та.

— Ну, так погибла она много лет назад, — ответил Арвид.

— Да, — Рут выразила сострадание одним тоном своего голоса. — Но ведь с кем-то он жил последнее время. Ну, не жил, а общался — дружил, одним словом.

Швед задумался, но ничего не придумалось. Он дышал в трубку и не мог представить, как найти эту загадочную девушку.

— Ладно, не дыши мне в ухо, я это дело разузнаю.

Не прошло и двух дней, как курьерской службой в номер Арвида принесли письмо, в котором было еще одно письмо. Внутренний конверт весьма маленького размера, вероятно, содержал весьма маленькую записку. И никаких подписей снаружи.

Ну, да ладно, может быть, это послание не будет столь нежелательным, нежели то, что не далее, как вчера, Арвид решив, что сейчас самый подходящий момент, вручил Антикайнену.

Это была маленькая записка от Лехти Корхонена, которую тот предложил во время памятного обеда в ресторане.

— Вот, — сказал вчера адвокат и, прячась, подал письмо. — Поступило предложение о сделке. Вероятно, имеется ввиду досудебная сделка. Не знаю, от кого эта записка, но вы, полагаю, все поймете.

Тойво взял конвертик, неодобрительно брякая цепью, двумя пальцами вытащил бумажку и развернул. Он долго глядел на два слова, написанные там, и методично задумчиво звякал кандалами. На лице его ничего не отражалось. Только железные звенья глухо и разочарованно нарушали своими звуками установившуюся тишину.

— Вы меня извините, в этом случае я всего лишь курьер, — Арвид чувствовал себя не вполне ловко. Да что там говорить, ему отчего-то сделалось совершенно стыдно, будто именно сейчас именно он предложил человеку Родину продать.

— Ты к ним имеешь отношение? — наконец, спросил Тойво и, не дожидаясь ответа, сам же себе возразил. — Вряд ли.

Он снова задумчиво побряцал цепью, а потом, стараясь, чтобы не звучать эмоционально, произнес:

— Мне никогда не нравилось манипулировать людьми. Но какое же должно быть чувство самоудовлетворения, когда самому удается воздействовать на человека-манипулятора. Знать, что даже на смертном одре тот будет вспоминать обо мне, как о том, кто ему не поддался. Пусть мое имя предадут забвению, но оно всегда будет стоять рядом с тем величием, которое не смогло в одном случае никак доказать свою избранность. И его величие будет от этого тускнеть и блекнуть.

Тойво замолчал, Арвид тоже не решился нарушать молчание.

— Должно быть такое чувство, — не шевелясь и не звякая кандалами, вдруг, сказал Антикайнен. — Но, знаешь, Арвид — его нет. Вообще, ничего нет.

— Еще раз приношу свои извинения, — не находя иных слов, проговорил адвокат.

— Да, ладно, чего уж там! — махнул рукой Тойво, и цепь отозвалась на это движение умиротворяющими звуками — о, как оковы, оказывается, могут реагировать! — Передай Лехти Корхонену мой привет. Думаю, он поймет и сам найдет надлежащие слова своему хозяину.

Маннергейм, если он стоял за этим процессом, вовсе не нуждался в тех деньгах, что ушли из его контроля — сколько времени-то прошло, уже оправился и как-то реабилитировался — ему важно поставить Антикайнена на колени. Как там: низменные страсти делают великого человека низменным?

Готовясь передать новое послание, Арвид пытался побороть смущение: как теперь объяснять новую записку? Детский сад какой-то. Однако по большому счету — тюрьма и есть детский сад, где дети подчиняются или пытаются как-то обмануть бдительных воспитателей. Просто кратность