Его голос оборвался. Черное облако все росло, разливаясь по сухой равнине, и мы уже могли отчетливо уловить едкий запах дыма. А ведь нас разделяло не меньше двух миль. Даже самое горячее желание не смогло бы вернуть его.

– Он столько раз нас спасал… – пробормотала Эли.

Во время взрыва в Египте, на острове после вторжения Масса – он всегда оказывался рядом. Я вспомнил наше знакомство. Я пытался сбежать с острова, а он вернул меня к Бегаду – возможно, это даже можно было засчитать за спасение моей жизни.

Мы столь многим были ему обязаны.

И нам никогда не выпадет шанс отплатить.

Я боролся с подступающими слезами. Эли и Касс, крепко держась за руки, вжались в боковую стену мини-вэна.

– Он этого не заслужил… – тихо произнес Касс.

– Думаю, он теперь с Профессором Бегадом. – Эли выдавила слабую улыбку.

Я кивнул.

– Бегад, наверное, счастлив. Наконец ему будет кого отругать.

Касс выглядел так, будто разом постарел на три года.

– Это я виноват. Я сказал, что с ним все будет в порядке. Я сказал, что мы должны оставить его там…

– Касс, даже не смей так думать! – рассердилась Эли и обняла его, но Касс не шевелился и точно окаменел.

– Это наша общая вина, Касс, – сказал я. – Мы усыпили его.

– Он нас попросил! – воскликнул Касс. – Не нужно было нам соглашаться. Это было самое глупое из всего, что мы когда-либо делали.

Дорога не была долгой, уже скоро мы ехали по оживленным улицам Каламаты. В полдень мини-вэн миновал ворота терминала аэропорта для частных самолетов. Я с трудом воспринимал происходящее. В голове крутился один и тот же вопрос: мог ли я что-то сделать?

Мустафа успел очнуться, но его заметно качало. Пока пограничник проверял документы, поданные ему Димитриосом, ему в наушник передали какое-то сообщение.

– Вам лучше поторопиться, сэр, – сказал охранник. – На военной базе какие-то проблемы, из-за чего полеты ограниченны.

Мы поехали по бетонированной площадке и миновали, наверное, штук шесть частных ангаров.

– Смотри, – шепнула Эли, указав на небольшой самолет знакомых гладких форм, прикрытый чем-то вроде сети.

Шустрик.

Не было никаких сомнений, что это самолет-невидимка Института Караи, на котором мы летали не один раз. Я спросил себя, сколько уйдет времени, прежде чем Омфалос – кем бы он на самом деле ни был – сообразит, что самолет слишком долго не возвращается.

Я посмотрел по сторонам в поисках папы. Я понятия не имел, где он был, но часть меня надеялась увидеть его бегущий в нашу сторону силуэт.

«Где бы ты ни был, – подумал я, – не волнуйся. Мы вернемся».

Может, если я продолжу твердить это про себя, в какой-то момент я и сам этому поверю.

Мини-вэн резко затормозил.

– Вылезайте! – приказал брат Димитриос.

Мы вышли из машины и взбежали по металлическим ступенькам трапа небольшого черного самолета на восемь мест. Димитриос толкнул меня в мягкое комфортабельное кресло у окна.

Я смотрел, как Шустрик уменьшается до размеров игрушечного самолетика, пока мы удалялись в сторону Средиземного моря.

Я то погружался в сон, то вновь просыпался. Димитриос предложил нам пообедать, но, хотя в моем желудке ничего не было уже черт знает сколько времени, есть мне не хотелось. Когда я бодрствовал, перед моими глазами стоял образ лежащего на земле Торквина.

Наверное, уже в сотый раз я бессознательно касался кармана, проверяя, на месте ли маленький осколок. Мы не могли его потерять.

Из передней части самолета полился целый фонтан греческих слов. Пилотировал Мустафа, и после того, что я сделал с ним в мини-вэне, он пребывал не в лучшем расположении духа. Если бы не присутствие Димитриоса, думаю, он бы давно уже сделал из меня котлету.

– Ремни! – рявкнул Мустафа.

Мы пристегнулись. Небо потемнело и скрылось в облаках, вокруг нас засверкали зигзаги молний. Самолет сильно затрясло. Я ударился плечом об стену и услышал металлический «грррак!» откуда-то снизу.

Все мои силы уходили на то, чтобы сохранять спокойствие. Мы уже через это проходили. Остров окружал необычный атмосферный фронт, и все происходящее указывало на то, что мы приближаемся.

– Как думаешь… – Эли бросало то влево, то вправо, из-за чего она говорила урывками. – Может, у острова есть своя воля… и ему не нравится Масса?

– Может, если ты улыбнешься ему в иллюминатор, он поймет, что летят его друзья? – предложил я.

Эли крепко сжала мою руку. У меня защекотало в животе. Сама мысль о возвращении на обгоревшую и полуразрушенную родину смертельно опасных созданий и ужасных воспоминаний должна была быть мне ненавистна. Но страха почти не было, меня переполняло возбуждение.

– Можно признаться тебе кое в чем? – не выдержал я. – Я ненавижу это место, но мне немного… радостно. Что мы возвращаемся. Скажи мне, что я не псих.

– Ты не псих, – заверила она. – Я такая же.

Я внутренне собрался, ожидая, что она заговорит о предстоящей встрече с Марко. Но вместо этого она быстро добавила:

– Теперь у нас есть шанс выжить.

– Это правда, – согласился я.

– И знаешь, что еще? – продолжила Эли. – Я чувствую, что Торквин присматривает за нами.

Мы посмотрели на Касса, который за весь полет не произнес ни слова. Он с таким напряжением всматривался в облака, будто надеялся разглядеть на их фоне привидение. Эли наклонилась к нему и положила ему на плечо руку.

– Все еще думаешь о нашем здоровяке?

Касс отодвинулся и шумно выдохнул.

Если честно, я не думал ни о нашем плане, ни о Торквине. Дождавшись, когда Эли сядет ровно в своем кресле, я признался:

– Я волнуюсь за маму, Эли. Я не знаю, что я должен думать на ее счет.

– Она отдала тебе осколок, Джек, – сказала Эли. – Что указывает, что она на нашей стороне.

Я помотал головой.

– Это не считается. Я хочу сказать, она исчезла на семь лет! А потом – тадам! – оказывается в штабе Масса в Египте, причем сама является одним из руководителей всей организации.

– Джек, только благодаря ей мы смогли сбежать оттуда – да еще и с локули! – напомнила Эли.

– И где мы теперь? – возразил я. – Эли, что, если она водила нас за нос? Что, если она заставила нас посчитать, будто она шпион? Что, если все это подстроено, чтобы заставить нас перейти на Темную сторону? – Я сделал глубокий вдох и отвернулся к окну. Тучи начали расступаться, и самолет перестало трясти. – Я не доверяю собственной маме. Но я очень, очень хочу снова ее увидеть.