Поразмыслив, я нашел такой поворот судьбы печально комичным. Однако не уверен, что Мария-Луиза оценила этот юмор. Переступала ли она порог этого здания, хотя бы из любопытства? В конце концов, синагога находилась всего в нескольких минутах ходьбы от особняка Шасслу-Лоба. Или, напротив, приближаясь к этому месту, переходила на другую сторону улицы? Размышляя над всеми этими вопросами, я поднялся по ступенькам на крыльцо. Охранник пристально посмотрел на меня и внимательно обыскал мою сумку, после чего с серьезным видом пригласил войти. Мои глаза быстро привыкли к темноте. Восточный аромат из глубины веков перенес меня в странно знакомый мир, хотя родители никогда не водили меня в синагогу и даже не упоминали об этой другой религии и культуре, которая когда-то была их собственной. Как не заметить сходство с Марией-Луизой? Помимо нашей воли, несмотря на разные эпохи, мы оба были отмечены двойной идентичностью. Она родилась еврейкой, но была воспитана так, чтобы однажды присоединиться к другой общине, основанной на другой Книге. Она разрывалась между двумя мирами, которые история разделила так, что они стали вражескими территориями. Как жить в одном из них, не предавая другой?

Я же вырос в религии, которую не исповедовали мои родители. Они не были верующими — или, по крайней мере, так утверждали. Поэтому я был крещен в католической церкви. В детстве я изучал катехизис, за которым последовало первое причастие в торжественной обстановке. Несомненно, мои родители посчитали более удобным следовать религии большинства. Чтобы избавить меня от лишних размышлений и, несомненно, защитить от возможных нападок, они сочли за лучшее ничего не говорить мне о моем еврейском происхождении. Благими намерениями вымощена дорога в ад. В один прекрасный день товарищи по играм раскрыли мне глаза на то, что родители так старательно пытались от меня утаить.

В большом зале, под куполом, опирающимся на деревянный каркас, на меня нахлынули эмоции. Я не знал о роли и месте литургических предметов и убранства, которые находились перед моими глазами. Мной овладело небывалое чувство, которое я не мог объяснить. Эта вселенная находила во мне отклик. Я снова подумал о Марии-Луизе. У нас было еще кое-что общее. Она сменила немецкую еврейскую фамилию Штерн на родовое имя французских аристократов. Я также носил фамилию, которая могла ввести людей в заблуждение относительно моего происхождения. Мои родители, травмированные пережитыми событиями, после войны решили отказаться от своей фамилии. Так в 1949 году мой отец из Аранберга стал Баранже — почти идеальная анаграмма. Оказалось достаточно поменять пару букв, чтобы в глазах окружающих мы стали этническими французами. Была у меня и еще одна общая черта с маркизой. Как и она, я прошел по восходящей социальной траектории, которая позволила мне, человеку весьма скромного происхождения, достичь более высокого социального статуса. В результате я стеснялся своих корней. Как и она, окунувшись в новую среду, я был вынужден справляться с грузом своего происхождения, который стал источником внутренних комплексов. Нас обоих объединяло то, что мы отменили социальный детерминизм — нам удалось вырваться из презираемого положения, чтобы обеспечить себе судьбу, которая считалась завидной. Это означало принять последствия и заплатить высокую цену. Отринув свое происхождение, ни я, ни она при этом так и не смогли полностью осознать наше место в новой среде. Этот разрыв породил страдания, ибо от корней не убежишь. Как бы мы ни пытались заглушить свою идентичность, стереть атавизм, отказаться от религии, это чувство принадлежности было нашим вечным спутником. Оно преследовало нас повсюду. Мы больше не желали быть теми, кто мы есть, но в то же время ими оставались. Мы пытались отречься, убежать от себя, но это было не в нашей власти.

Часть IV

Время испытаний

1

Париж, сентябрь 1939 года. По Франции распространялась волна паники. Страна только что объявила войну Германии, все стены были увешаны объявлениями о мобилизации. В столице царила суматоха. Парижане приезжали и уезжали целыми семьями, не в силах понять, что лучше — остаться в городе или искать убежище в провинции. С востока прибывало все больше беженцев, единственным багажом которых был наспех собранный узел. Вокзалы заполонили солдаты в форме цвета хаки, спешащие присоединиться к своим полкам. Гордо выпятив грудь, они обнимали матерей, сестер и жен с самоуверенностью тех, кто заранее уверен в победе.

Сюзанна ничуть не утратила своего свободного духа и продолжала уверенным шагом ступать по парижским мостовым. Она решительно отвергла предложение Бертрана уехать из города, в то время как он останется исполнять свои обязанности в палате депутатов. Ее упорная натура требовала от нее не изменять привычкам. Тем не менее из уважения к серьезности ситуации она была готова отказаться от своего пристрастия к модным туалетам. С момента объявления войны 2 сентября она решила носить самую сдержанную одежду в темных тонах. Этот отказ от женского кокетства был ее способом поддержать военных. Она достала с антресолей вышедшие из моды твидовые костюмы и попросила развесить в гардеробах старые наряды из черного крепдешина. Все смешалось, и было непонятно, пришла осень вслед за войной или наоборот. Принятые Сюзанной решения продержались лишь несколько недель. После целого месяца траура она внезапно передумала и восстала против отказа от красоты и элегантности. В конце концов, патриотизм с таким же успехом мог выражаться в утверждении влияния и престижа высокой французской моды. Сюзанна заметила, что в театрах и на главных улицах одежда стала элегантнее, шляпки — экстравагантнее, аксессуары — изысканнее. Модельеры анонсировали выход новых коллекций. Заметка от Синдиката высокой моды, опубликованная в Vogue, окончательно ее убедила. В ней читательниц призывали не отказываться от модной индустрии, призванной служить французской женщине во всей ее уникальности и неповторимости. Так, Сюзанна неожиданно смогла дать волю своей натуре. Новое призвание потребовало от нее купить пальто длиной три четверти под названием «Ложная тревога» и костюм «Наступление». Найдется ли мужчина, который сможет что-то возразить против этого?

В этой новой одежде, названной в соответствии с обстоятельствами, Сюзанна шагала по улице Барбе-де-Жуи. Ее бодрая походка резко контрастировала с размеренной поступью представительниц местной буржуазии. За ее воздушным силуэтом плыл томительный, смутный, таинственный аромат. Эта фигура, словно очерченная графитовым карандашом, таила в себе целую завораживающую вселенную. Впечатление усиливалось смелыми, древесными нотами ее необычных духов. Она никогда не выходила на улицу, не нанеся несколько капель «Habanita» от Molinard на запястья и в ложбинку на шее. Этот ритуал, казалось, воспроизводил церемонию какого-то древнего обряда. Призывая этим жестом тайные защиты, она отгоняла дурные предзнаменования, которые, подобно пагубным миазмам, витали в воздухе. В гнетущей атмосфере 1939 года