и чемоданы были собраны. Маркиза велела открыть шкафы, желая убедиться, что ничего не забыла. Содержимое находившихся внутри ящиков и коробок вытряхнули на пол: надо было определить, что следует оставить — возможно, навсегда, — а что взять с собой. За тридцать лет, проведенных на улице Константин, в доме скопилось внушительное количество безделушек, напоминавших об ушедшей эпохе. Теперь все это валялось в неописуемом беспорядке. Сумочки, конфетницы, бутоньерки, пудреницы, бальные книжки, флаконы с духами и нюхательной солью, драгоценные ручки зонтиков, театральные бинокли и расчески с зеркальцами были раскиданы по полу ее спальни, среди сумок и чемоданов. Во время войны все эти реликвии бесполезны. Она выбрала несколько памятных вещей, чтобы взять их с собой, а остальной хлам велела убрать. Нельзя терять время. Следует сосредоточиться на последних чемоданах. Было уже почти два часа, когда она, не раздеваясь, без сил упала на кровать, но так и не смогла заснуть.

5

На следующее утро, ровно в половине седьмого, перед особняком припарковался роскошный автомобиль. Над эспланадой Инвалидов висела гробовая тишина. Дым предыдущего дня рассеялся. Безоблачное лазурное небо некстати навевало атмосферу отпуска. Мария-Луиза, последовав советам газет, надела удобные туфли на плоской подошве и толстые прочные чулки вместо элегантных шелковых, хотя эти рекомендации и казались ей чрезмерными — дорога до ее замка в Приморской Шаранте должна была занять лишь один день, не более. Она отказалась от летнего наряда, который в данном случае был бы более уместен, чем выбранный ею элегантный дорожный костюм из джерси, в котором было слишком жарко. Тем не менее она решила обуть удобную пару туфель «ришелье», которые носила во время прогулок за городом.

Домашний персонал начал спускать вниз сумки и чемоданы, сложенные на верхней площадке парадной лестницы. Вскоре багажник заполнился, и поклажу стали грузить на крышу автомобиля. Часть сумок, для которых не хватило места, пришлось занести обратно в дом. Мария-Луиза не могла отделаться от мысли, что багаж ее снохи занимает то самое пространство, которого не хватает для ее собственных вещей. Около семи утра семья Шасслу-Лоба, отдав последние распоряжения слугам, оставшимся охранять дом, наконец заняла места в машине.

Мария-Луиза, ее муж и сын со своей женой втиснулись на заднее сиденье вместе с мехами и прочим багажом. В ногах у них стояла корзина с провизией, которую кухарка приготовила им в дорогу. Запах еще теплого омлета действовал пассажирам на нервы. Машину вел основной водитель. Рядом с ним села старшая горничная маркизы, с трудом отыскав себе место среди сумок, сложенных у ее ног, а также тех, которые она держала в руках и на коленях. Оставив позади пустынные улицы седьмого округа, автомобиль выехал на бульвары наружного кольца, заполненные тысячами парижан, до последней минуты откладывавших отъезд, которые теперь всеми способами пытались покинуть город. Пришлось настолько сбавить скорость, что машину начали обгонять те, кто шел пешком. В их завистливых взглядах Мария-Луиза чувствовала враждебность. Сверкающий автомобиль, нагруженный чемоданами с монограммами известного парижского мастера, слишком уж явно указывал на статус пассажиров. Кажется, были какие-то сообщения о грабежах на улице Гренель… Более часа они промучились в пробке у Орлеанских ворот, пока наконец водитель не смог проложить себе путь, давя на клаксон. Поначалу дорога шла через предместья: убогие лачуги, полуразрушенные склады, заброшенные пустыри. В воздухе витал удушливый запах скотобоен. Затем это запустение сменилось сельскими пейзажами Эссона. Обе полосы дороги были переполнены, люди и машины двигались плотным потоком, в котором время от времени возникал какой-нибудь случайный автомобиль, пробиравшийся по встречной полосе в сторону Парижа. Кто-то, пользуясь солнечной погодой, устраивал пикник на обочине дороги. В придорожных канавах простоволосые женщины, не стесняясь, кормили грудью изголодавшихся младенцев.

С тех пор как семья Шасслу-Лоба покинула Париж, прошло уже почти двенадцать часов, однако продвижения вперед по забитой дороге практически не было. Солнце уже клонилось к закату, но жара все еще оставалась нестерпимой, воздух едва проникал в перегретый салон. Между Шартром и Орлеаном на дорогу хлынул поток разбитой армии. Французские солдаты в своих тяжелых мундирах в беспорядке отступали на юг. Как и мирные жители, они искали возможность переправиться через Луару. Некоторые из них ехали на велосипедах, крутя педали ногами в обмотках. Другие, в изодранных куртках, смотрели им вслед с ошарашенным видом. Семейство Шасслу-Лоба молча наблюдало за этим бегством, которое выглядело еще большей катастрофой на контрасте с британскими частями, время от времени проходившими по обочине дороги. Они слаженно маршировали под звуки волынки, следуя за чисто выбритыми офицерами в безупречной форме. Эта армия выглядела отступающей, но не разгромленной. Маркиз, уязвленный отсутствием у французов боевого духа, возмутился:

— Видел бы это маршал!

Никто в машине не проронил ни слова. Его сноха дремала. Сын безучастно смотрел в окно, погрузившись в раздумья. У Марии-Луизы тоже не было никакого желания вступать в дискуссию на эту тему.

— Подай мне веер, — приказала она горничной.

Та порылась в вещах, до которых могла дотянуться, но так и не смогла найти драгоценный аксессуар: то ли его забыли в Париже, то ли положили в какой-то другой чемодан.

— Ладно, мне все равно надо размять ноги, — раздраженно сказала ее хозяйка.

Мария-Луиза вышла из машины, которая двигалась со скоростью пешехода. Она старалась не отходить далеко, чтобы не отстать, так как в этом случае вернуться к семье было бы непросто. Расстегнув воротник блузки, она глубоко вдохнула деревенский воздух. Внезапно раздались крики — какая-то женщина в панике звала своего ребенка, потерявшегося в толпе. Мария-Луиза потрясенно наблюдала за движением этого огромного разношерстного потока беглецов. Постоянно растущий караван состоял из грузовиков, крестьянских упряжек, ручных тележек, конных повозок и автомобилей всех типов. Роскошные лимузины соседствовали здесь со старыми развалюхами. В некоторые машины набилось более десяти человек, люди ехали и на капотах, и на подножках. Пешеходы пытались как-то зацепиться за проезжающие автомобили. Среди толпы встречались велосипедисты и мотоциклисты, а также множество самых невероятных тележек, заваленных наспех погруженными старыми матрасами, кастрюлями, птичьими клетками. Мужчин, женщин и детей было почти не видно под грудой чемоданов, мешков и каких-то причудливых свертков. В этой толчее каждый пытался проложить себе путь среди отчаянно сигналящих машин.

Чтобы не обременять себя лишним багажом, некоторые женщины, несмотря на знойную жару, несли большую часть своего гардероба на себе. На женщине, шедшей перед Марией-Луизой, были надеты две блузки, две юбки и пальто поверх жакета, а также шляпка и перчатки. Она поддерживала под руку хромого молодого человека на старом протезе, каждый шаг которого, казалось, требовал нечеловеческих усилий. «Наверное, полиомиелит», — подумала Мария-Луиза, недоумевая, как эти