пустота уже принимает меня. Обнимает. Оберегает. Я свой, и Лео теперь тоже своя.

Нечто где-то рядом. Оно… нет, не помогает. Оно изучает. Оно колеблется, мы чужие для него, но используем те же инструменты. Идем через разрывы. И нечто не понимает, касается нас и не понимает. Я шепчу, что мы не враги, я шепчу, что у всего есть смысл. Наш смысл не причинит ему вреда. Я знаю, что меня не поймут, но все равно шепчу и шепчу одно и то же.

Лео так близко. Я касаюсь ее. Знаю, что она не чувствует меня, лишь ЕГО. Но мне достаточно просто касаться. Знать, что я рядом и что помогу.

Мы находим его. Он еще так слаб. Но так самоуверен. Не готов к компромиссам. Он бежит от себя, считая, что бежит от увечья.

И Лео слабеет. Она преодолела такое расстояние, что сил совсем не осталось. Дотянувшись, коснувшись его, она начинает истаивать на глазах. Я касаюсь ее сильнее, не даю прерваться их контакту. За мной он не пойдет, нужна она. Поддерживаемая мной, она тянет его на себя.

Он легкий, как пушинка. Тянется к ней, не ощущая препятствий, безгранично доверяя, передает ей себя. Он весь у нее на ладонях, а я держу эти ладони, не даю рукам опуститься. И мы тянем, тащим его через пространство.

Нечто следит. Колеблется, касается меня, а их не трогает. Раз, другой. Еще. И вдруг я чувствую, что оно понимает! Становится очень легко, мы больше не прилагаем никаких усилий для движения. Пространство подхватывает нас само, и мы плывем, как по течению. Он — в руках Лео, а она — в моих руках.

Я не хочу ее отпускать. Вижу корабль, вижу захваты. В последний момент придерживаю его, смягчаю рывок от захватов. Я чувствую его кровь на своих руках, но он жив! А Лео собрана, она руководит медиками, она успокаивает его. Она — сила, которая создает стабильность вокруг себя. И я тоже хочу быть рядом с этой силой, чтобы она питала и меня.

Кровь, везде кровь. Но он жив. Он будет жить. Я забрал себе часть его боли, отдал ему немного силы. И он будет жить рядом с Лео, пока пустота не возьмет свое.

А я? Что будет со мной? Кругом растекается кровь, и я распылен в ней частицами жизни, пронизывающей пустоту. Облаком качаюсь на гравитационных волнах, поднятых улетающим к Земле кораблем.

Я отпустил Лео. Отпустил их всех. Мне стало бесконечно холодно и одиноко. Я таю в этой пустоте, в этой бесконечности. Слабею. Ухожу…

Очнулся я от того, что Ольга истерично трясла меня за плечо.

— Артем, что случилось? Проснись! Боже, сколько крови! Что случилось?

Мне было тяжело дышать, но я заставил себя открыть глаза. Наш питерский номер, темнота за окном. Видимо, ночь.

Невыносимо болела голова.

Ольга, увидев, что я зашевелился, наконец, сообразила и вызвала скорую.

Воздух попадал ко мне через раз. Первый вдох — в груди пустота, второй — немного воздуха. Потом выдох, воздух с хрипами и кровью покидал мою грудь. Я весь сосредоточился на том, чтобы дышать. Ничего больше, только дышать. Пару раз отключался, но Ольга теребила меня. Догадалась намочить полотенце холодной водой, убирала с лица кровь.

Врачи приехали быстро. Я увидел их и… улыбнулся. Ну да, сейчас же он жив! Если бы не забившая легкие кровь, я бы захохотал. О, от радости я бы запрыгал по комнате. Но вместо этого просто позволил себе потерять сознание. Потому что точно знал, что умереть мне не дадут. Теперь я в надежных руках. Все будет хорошо.

* * *

Я помнил это. Помнил, как ненавидел приходить в себя после потери сознания. Успеваешь привыкнуть к уютной темноте, в которой не надо ничего: ни геройствовать, ни принимать решений. Она как кокон защищает ото всех бед, баюкает в своих недрах. Но нет, приходит реальность. И ты перед ней абсолютно беззащитный, одинокий, потерянный.

Надо мной был белый потолок. Я смотрел на него и удивлялся, насколько он белый. Ни царапинки, ни трещинки. Абсолютно ровная белая поверхность.

— Ты как? — голос донесся непонятно откуда, словно с этого белого потолка.

Я моргнул. Повернул голову.

Ольга сидела в кресле, рядом с кроватью. Судя по встрепанным волосам и красной отметине на щеке, она только что спала, а сейчас проснулась.

Ну да, стоящий у кровати монитор пациента часто попискивал. Видимо, он ее и разбудил.

— Все в порядке, — ответил я наконец.

— Врачи говорят, у тебя было высокое внутричерепное давление. От этого, когда спал, пошла носом кровь, стекала по задней стенке, и ты начал ей захлебываться. Повезло, что я заметила, мог бы и не проснуться.

Я подумал, что мне всегда везло. Пошевелился, хотел спустить ноги на пол, но Ольга резко придержала за плечо.

— Лежи. Ты потерял много крови, залили искусственную. Нужно время на восстановление.

И я лежал. Смотрел на белый потолок без единой царапины. Слушал, посапывание опять задремавшей Ольги. Дождавшись, когда ее дыхание станет ровным, как у крепко спящего человека, все-таки встал. Обувь искать-надевать не стал, так и пошел босиком к выходу.

Больничный коридор тянулся, казалось, куда-то в бесконечность. К счастью, слева от моей палаты был тупик, так что вопросов куда идти не возникло. Я не спеша дошел до сестринского поста.

— Чем-то помочь? — вскочила при моем приближении совсем молоденькая сестричка.

— Как мне найти ребят из бригады, которая привезла меня ночью? Хотел сказать им спасибо, — я убедительно растянул губы в улыбке.

— Они сдали смену как раз минут двадцать назад. Водитель и фельдшер уже уехали, а доктор пока в здании.

Я удивился такой осведомленности.

— Активные пропуска видны в системе, — хихикнула сестричка. — Виктор Владимирович еще тут. Первый этаж, ординаторская. Можете спуститься на лифте, справа от вас.

Виктор Владимирович. Я улыбнулся по-настоящему. Лифт показался мне очень медленным, зря не скатился вниз по лестнице, получилось бы быстрее. И от нетерпения я барабанил пальцами по стенке.

Коридор на первом этаже был такой же бесконечный, как наверху, но напротив лифта висела схема. Я отыскал на ней ординаторскую. Она находилась довольно далеко от лифта, рядом с выходом из здания. Я припустил по коридору, боясь, что пока доберусь, Витька уже уйдет. Ввалился в ординаторскую так, будто за мной гнались черти.

Виктор сидел на банкетке у шкафчиков, устало уронив руки и прислонившись головой к