— Я хотела бы помыться с дороги. Вы мне покажете ванную комнату?

— Вода скоро согреется. Мы моемся в кухне, там теплее всего. Жермена тебе поможет, ты не против? Жермена — наша горничная.

— Горничная? — Ее глаза стали наполняться слезами. Отсутствие ванной комнаты, где она могла бы в мягком тепле воды и уединении дать успокоение своему измученному телу, стало последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Глубокое разочарование и усталость, накапливаемая долгими днями путешествия, готовы были вырваться из ее груди рыданиями, но, сделав неимоверное усилие, она заставила себя сдержаться.

— Скажите, есть ли известия от Эжена? Когда он приедет? — спросила она, с трудом сглотнув ком в горле.

— На днях я написала командиру с просьбой об отпуске. Надеюсь, хоть на недельку его отпустят к своей невесте.

— К невесте… О, мадам Грендель, спасибо, я вам так признательна…

Плечики ее затряслись, из благодарно блеснувших глаз градом покатились слезы, и долго сдерживаемые рыдания вырвались из ее груди. Жанна-Мария подошла к ней сзади, ее рука заскользила по ее волосам.

— Ну, будет, будет, — повторяла она дрожащими губами. — Ты приехала, теперь все будет хорошо. Я верю, верю, теперь наш Жежен не пропадет. Гала, ты его спасешь, да? Ты заставишь его одуматься. Ах, какая ты хрупкая… милая… Жежен не сможет рисковать собой, когда ты сделала для него так много. Война не может длиться вечность. Эжен не пойдет на фронт, нет. Он не сможет этого сделать. Ведь мы его так любим…

* * *

Женщины в платочках и шляпках, мужчины в котелках, кепках и с непокрытой головой, щурясь от солнца, с тревожными взглядами встречали тяжело пыхтящий, выдувающий струи пара паровоз, тянущий за собой извивающийся хвост сцепленных друг с дружкой вагонов.

Гала высвободила свою руку из жесткой ладони Жанны-Марии и пошла по перрону, сосредоточенно вглядываясь в лица молодых мужчин в форме, желая угадать и в то же время боясь не узнать Эжена. Гала почувствовала, как ее лицо застыло в напряженной улыбке — она должна излучать радость, но отчего так дрожат ее колени, страх сковывает все ее мышцы? Боковым взглядом она уловила в окне вагона взмах руки и, остановившись у подножки, застыла в ожидании. Незнакомые ей люди торопливо соскакивали с высоких ступеней и, не замечая ее, спешили удалиться.

— Гала!

Заслоненный тенью соседнего вагона, Эжен махал ей рукой, словно прощался. Военная форма делала его обескураживающе похожим на всех прочих, но не на того мальчика, с которым она прощалась на другом перроне в иной стране. Гала беспомощно стояла, опустив руки по швам, с колотящимся где-то у горла сердцем, и смотрела, как он движется ей навстречу. Эжен смущенно и как-то нервно улыбался, слишком худой, слишком высокий, слишком тревожный. С минуту он неуверенно постоял в шаге от нее, потом, согнувшись, опустил у ног саквояж, и, пока разгибал спину, она смогла сделать шаг ему навстречу и окунуться в его объятия. Она склонила голову ему на плечо, чтобы не смотреть ему в лицо, страшась увидеть в его глазах холод отчуждения. Колючие льдинки его взгляда уже поранили ее. Ей были понятны его чувства. Ей тоже требовалось время, чтобы привыкнуть к нему, принять нового Эжена.

— Господи, до чего же ты праздничная, моя девушка из другого мира, — сказал он, целуя ее куда-то около уха. — Вот ты здесь, а я все равно не верю, что ты — это ты. Скажи, я не обманываюсь, ты моя девочка, моя Гала?

Она нашла в себе силы взглянуть в его лицо. У нее возникло чувство, как будто она обнимает актера, исполняющего роль ее Эжена, взрослый мужчина, изображающий мальчика. Она почувствовала, как его рука, окружившая ее талию, вспорхнула вверх, его ладонь опустилась ей на затылок, пальцы окунулись в ее волосы. Было что-то невыразимо трогательное в этом его жесте, как будто он перекинул шаткий мостик над пропастью, которая пролегла между ними.

— Я теперь всегда буду с тобой. Я люблю тебя. Я в твоей власти. — Ее губы еще шептали, а он уже отстранился от нее и кинулся в объятия матери.

— Малыш Жежен… Сынок!

Жанна-Мария прижала сына к груди. В их единении не было ни капли отчужденности, в движениях — скованности. Эту пару объединяла любовь, в том не было сомнения. Гала почувствовала укол ревности, и в то же время к ней пришла уверенность, что она вновь отвоюет сердце Эжена. Он, как и она сама, нуждался в любви. Пока ее не было, он довольствовался материнской любовью, как голодный, с благодарностью принимающий краюху хлеба, чтобы утолить голод, но она станет для него большим, чем просто пища. В ее любви он найдет и опьянение вином, и смакование изысканных блюд. Она станет для него и чистой водой, и воздухом, и солнцем — всем, без чего жизнь невозможна.

* * *

Улица купалась в солнечном свете. Эжен и Гала вышли из дома и пошли по бульвару. Случайные прохожие шли неспешно, радуясь теплу и яркости красок листвы. Эжен крепко держал Гала под руку. Он расстегнул китель, Гала развязала шарфик. Они шли молча, улыбаясь, подставляя лица легкому ветерку, несущему запахи увядающих цветов и прелой опавшей листвы. Это казалось таким чудесным — будто вернулись прежние времена, былые дни беззаботной влюбленности. Их обогнали три юные девушки. Ветер играючи поднимал подолы их юбок, то и дело оголяя их икры в плотных чулках.

— Война делает женщин красивей, — нарушил молчание Эжен.

— Какая тебе больше нравится?

Гала подхватила юбку и медленно, сантиметр за сантиметром, начала приподнимать ее все выше и выше. Открыв колени, она резко опустила подол.

— Ну? Кто на свете всех милее?

— Разве с русской девушкой парижанкам тягаться.

Эжен рассмеялся, Гала последовала его примеру. Они дошли до свободной скамьи, сели.

Мимо них то и дело проходили гуляющие.

— Не такая уж она и красивая, — сказала Гала, заметив, как Эжен провожает напряженным взглядом высокую элегантную женщину в синем плаще, стянутом поясом на талии. — Видит око, да зуб неймет? — сказала она по-русски и тут же перевела на французский: глаза смотрят, а попробовать нельзя, так?

Эжен виновато опустил голову, прочертил носком ботинка дугу на песке.

— Ладно, сдаюсь, застигнут на месте преступления. Все дело в войне. Когда там — думаешь, а есть ли другая жизнь, кроме карболки, бинтов, крови? А здесь, наоборот, кажется, что есть только это, — он развел руками. — Красивые женщины. Прекрасный день. Сытная еда. Обед был, согласись, нечто неописуемое! Кролик в сметане, мерло, бисквиты. Чего маме с отцом это стоило, даже боюсь предположить. Они стараются на славу, и я им очень благодарен. Мне кажется за три дня, что я дома, я даже потолстел.

— Толстый Эжен — что-то на грани фантастики, — она фыркнула.

— А толстая Гала? — он ущипнул ее за бедро. — Жирная, упитанная баба с грудями, как мясистое вымя. Му-му. — Он потянул шнурки на ее накидке. — Интересно, что у нас там спрятано?

— Эй, проказник, мы же не одни. — Гала отвела его руки. — Смотри, вон тетушка в жуткой шляпе с ведром сюда поглядывает. Пожалей беднягу, вот-вот лопнет от зависти.