Наконец родственники разошлись. Разомлевшего от вина и обильной пищи Клемана Гренделя Жанна-Мария отвела в супружескую спальню. Когда, уложив супруга в постель, она вернулась, гостиная была пуста. Постель, приготовленная горничной для Эжена, была нетронута. Жанна-Мария прошла на кухню.

— Жермена, — окликнула она горничную. — Подай мне полотенце. И будь поосторожней с бокалами. Два уже разбились, мне очень жаль. Все же это свадебный подарок, их нам с Клеманом подарила тетушка Берта.

— Да-да, я осторожна. — Она подала сверкающий от влаги бокал, крепкая рука мадам Грендель мигом ухватила его за тонкую ножку.

Жермена уважала хозяйку за то, что та не давала волю эмоциям. Даже когда странная русская девушка объявилась у них в доме, Жанна-Мария мало изменила своим привычкам. По-прежнему строго соблюдалась идеальная чистота, по часам накрывался стол. Пища была не столь скудна, как у иных в это время, так что русская, обладающая завидным аппетитом, уплетала за обе щеки без капли; стыда, как будто не догадывалась, скольких денег стоит сыр, хлеб, молоко. Приехала она налегке, но, вероятно, получала какое-то содержание от родителей. Деньги не бережет, тратит попусту на книжки да безделушки. Явно стремится к вольготной жизни. Странная невеста для скромняги Жежена. Жермена, протянув вымытую фарфоровую тарелку, испытующе посмотрела на мадам Грендель. В неярком свете ее лицо казалось молодым и немного обиженным, как будто она так до конца и не понимала, была ли она счастлива событиями последних дней или огорчена тем, что все закончилось и приходится расставаться с сыном. Или она ревнует к русской?

— С полголовки сыра надо Жежену с собой приготовить, — сказала она, поймав взгляд Жермены.

— Это все, что осталось. Может, разделить на три части: мсье Гренделю, Эжену и для нас оставить? Молодая хорошо кушает.

Жермена протянула мокрую руку с новой тарелкой и внимательно посмотрела на мадам, вглядываясь в миндалевидные полузакрытые глаза, пытаясь отгадать ее чувства.

— Пожалуй, я завтра пораньше встану, соберу Эжена в дорогу сама. Спокойной ночи.

Она повесила полотенце на спинку стула и вышла из кухни. Проходя мимо так и нетронутой постели, она вздохнула. Пустая кровать означала одно: бастион невинности русской девушки пал. Или сама Гала стала движителем их эротической связи? То, чего она так опасалась и в то же время ожидала, произошло. Жанна-Мария постоянно чувствовала угрозу, исходившую от женщин, от всех женщин, кто появлялся рядом с ее сыном. Все они были потенциальными соблазнительницами ее малыша Жежена, и она опасалась их пагубного влияния, стараясь угадать, какая из них сможет навсегда разлучить ее со столь любимым сыном. Жанна-Мария знала по собственному опыту, что когда мужчина попадает в плен чувственного женского тела, никто и ничто не может остановить его. Но, может, познав силу эротических потрясений, Эжен больше будет дорожить собственной жизнью? Может, те наслаждения, какие он получит, нет, не в материнских объятиях — в страстном притяжении к русской девушке, заставят его отказаться от мысли попасть на передовую?

Жанна-Мария пугливым жестом перекрестила плотно закрытую дверь и тяжелой усталой походкой направилась в свою спальню.

* * *

— Эй, малышка, угроза миновала, — прошептал он ей на ухо.

Весь день Эжен жил в ожидании момента, когда они с Гала смогут уединиться. С того времени, когда они провели незабываемые несколько часов в отеле, их не оставляли вдвоем. Приехал отец, стали возникать на горизонте родственники, наведывались соседи. На ночь ему стелили в гостиной, и он не смел ослушаться, боясь оскорбить нравственные правила родителей. Но в ночь перед отъездом он пренебрег условностями и остался с Гала.

Близость была слишком короткой, ибо желание, обострившееся до предела, не оставило ему возможности смакования. Как голодный, истекающий слюной от созерцания пищи, улучив момент, хватает кусок и, не ощутив вкуса, мгновенно проглатывает, так и Эжен, измучившись от долгого вожделения, был слишком поспешен в удовлетворении своего желания.

— Извини, — сказал он, крепко прижимая ее к себе.

— Со всяким бывает, — снисходительно ответила Гала, играя пальчиком его крохотным соском.

— Бывает? — Он приподнялся на локте, рука ее соскользнула. — Что ты хотела этим сказать?

— Так, пустое.

— И все же… Тот бывший кадет, он… Расскажи мне о нем.

— Не думаю, что тебе будет интересно.

— Ты была у него первой?

— Я не была у него никакой. Я ничьей не была.

И все же он потребовал, чтобы она рассказала ему все во всех подробностях, и, не сводя с нее глаз, слушал, как прилежный ученик любимую учительницу. Он поражался ее раскованности, был зачарован той простотой, с какой она делилась воспоминаниями о своей прошлой жизни.

— То была непростительная глупая слабость, слабость жалкой тупицы.

— С таким адвокатом, как ты сама, тебя бы вряд ли оправдали.

— Я не оправдываю себя, ты знаешь. Тогда я считала себя свободной от обязательств.

— Ты говорила мне, что любишь меня, всегда любила. А когда бывшему кадету отдавалась, тоже «всегда любила» меня? Обманщица.

Он привлек ее к себе, его рука оказалась на ее груди. Ее рассказ странным образом взбудоражил его, подстегнул воображение, всколыхнул желание.

— Не обижай меня, — сказала она, стряхивая его руку. — Пойми, я сама отбрасываю то, что было рядом со мной, но никогда внутри меня. В Клаваделе я страшно сомневалась по поводу наших изменившихся отношений. Я все думала, порок это или вовсе нет. За минувшие два года я научилась многим вещам в своей любви, восхитительным и прекрасным.

Эжен что-то произнес. Гала не знала этого слова.

— Что ты сказал? Нет, лучше не говори. Мне кажется, ты сказал что-то нехорошее. Ты не должен меня обижать, не должен сомневаться в нашей любви. Если бы ты знал, какую боль ты мне причиняешь. Как ты меня мучаешь.

— Ты еще не знаешь, что такое настоящие мучения. Погоди, чертовка…

Его рука с раздвинутыми пальцами вынырнула из-под одеяла и, на секунду застыв перед ее лицом, окунулась в ее волосы. Она почувствовала, как его ладонь сжалась в кулак, резкая боль в затылке заставила ее запрокинуть голову. Невольный хрип вырвался из ее приоткрытых губ, но Гала продолжала неотрывно смотреть в его застывшее лицо, на его размыкающийся рот, на припухшие губы. Она ответила на его страстный поцелуй.

Она охотно отдавалась его поцелуям, трепетала под его ласками, но когда он уже готов был войти в нее, отталкивала его.

— Тсс, погоди, — шептала она, стискивая до боли его запястье. Он вынужден был отрываться от нее и прислушиваться. — Кажется, скрипнула дверь родительской спальни.

— Никто не посмеет к нам зайти. Мама бережно относится к нашим чувствам.

— А мсье Грендель? Я боюсь.