Казалось, отношения складываются сердечные и сострадательные. Однако вскоре они омрачаются.

В начале февраля 1904 г. о. Николая несколько раз посещал корреспондент газеты London Daily Mail Сидней Смит, который хотел написать о миссии статью. Смит отправится корреспондентом на театр военных действий, а по возвращении – в начале октября 1904 г. – вновь посетит о. Николая. Статью о миссии он действительно написал и даже очень благожелательную. Однако о. Николай был раздражен, и статья ему не очень понравилась. Причина недовольства, однако, крылась не в тексте статьи и не в фотографиях, которые так расстроили о. Николая.

Подлинная причина – огромное количество антирусских публикаций в английских газетах, и в первую очередь – в Japan Daily Mail, издатель которой, Бринкли, «напоминает ужасного отвратительного сластену, который, когда попадется ему лакомый кусок, смакует его и чавкает до бесконечности, пока не высосет все до последней малости»[342]. Его публикации даже спровоцировали несколько скандалов. Один из них – связанный с землей, на которой строился православный собор, – даже обеспокоил французов. Посланник навещает миссию, выясняя, не чинятся ли в связи с землей какие-либо препятствия. Утешая о. Николая, он говорил, «что газету Бринкли за русофобство и лесть японцам все ненавидят, называл его ренегатом»[343].

Однако антирусская газетная кампания всерьез расстраивала о. Николая. В начале марта 1904 г. в газете Japan Daily Mail баптистский миссионер Фореш опубликовал статью «Почему американцы симпатизируют России». «Более злой и мерзкой ругани на Россию нельзя вообразить»[344], – отмечает в своем дневнике о. Николай. 26 сентября 1904 г. в Japan Daily Mail появляется «мерзкая статейка английского епископального миссионера Вуда, под заглавием “Russian Barbarism”»[345]. Отца Николая она как-то особенно расстраивает. «Особенно дикою кажется радость протестантских миссионеров, которые молятся на Японию за то, что здесь не мешают им петь свой кошачий концерт разноголосицы проповеди и проклинают Россию за недозволение им сего. Имбри, Бачелор и все эти Reverend’ы, обливающие ядом своей ненависти Россию, просто изумляют своим антихристианством»[346], – записывает он в своем дневнике. Он даже пытается защищаться от клеветы против Русской православной церкви и миссии. Возможностей у него немного – выступать открыто ни публично, ни в прессе ему нельзя, но, когда американский епископальный миссионер Джеффрис присылает номер Living Church, в котором помещена статья о Русской церкви, о. Николай просит переслать номер Фореша[347]. Надо отметить, что Джеффрис проявлял большую симпатию к о. Николаю, «чуть что доброе находит в получаемых им религиозных журналах, тотчас делает вырезку или целый номер шлет ко мне с красной отметкой <…>. Спасибо ему за это теплое чувство! Прочие миссионеры все зауряд – явные враги России в текущей войне и, конечно, еще более враги православия вообще»[348], – отмечает о. Николай. Джеффрис, несмотря на печальные сведения о поражениях русских, постоянно навещает о. Николая. Отправляясь на театр военных действий, он беседует об этом с о. Николаем, рассказывает, что собирается проповедовать среди японских солдат. Вернувшись, сразу же наносит визит, присутствует на богослужениях в миссии. Даже после известия о сдаче Порт-Артура, когда о. Николай, кажется, оставлен всеми, 25 декабря 1904 г. – на рождественском богослужении – выстаивает службу до конца. В феврале 1905 г. Джеффрису приходит в голову просить разрешения петь в хоре миссии по субботам. Он начал петь с правым хором 26 марта 1905 г. – «стоит и поет с видимым благоговением»[349]. Однако участие и сочувствие Джеффриса не может утешить о. Николая. Антирусскую кампанию в англоязычной прессе он воспринимает как ненависть протестантов к православию.

Между тем протестанты пытались использовать любой случай для проповеди своих убеждений. Один из примеров такой проповеди приводит в своих воспоминаниях А. М. Толстопятов: «Как-то раз к решетке нашей клетки в сопровождении помощника начальника тюрьмы подошел местный американский миссионер. Нам было известно о его предполагавшемся приходе еще за два дня, и мы с нетерпением его поджидали, рассчитывая узнать кое-какие новости с театра военных действий. Но лишь только мы с ним заговорили и коснулись этого вопроса, как он усиленно замахал рукам и поспешил удалиться»[350].

Гораздо успешнее строили отношения с военнопленными женщины-проповедницы.

В мае 1904 г. о. Николай получил известие о военнопленных в Мацуяма от миссионерки Пармел[351]. Она писала, что отнесла пленным три русских Библии и просила написать ей список русских слов с переводом их на английский, «нужных для ухаживания за раненными», собираясь стать добровольной медсестрой. В результате она действительно стала медсестрой, «доброй американкой», часто навещающей пленных и «приносящей им посильную помощь». «Эти сестры милосердия приходят на полдня в госпиталь и мотают бинты; в редких случаях они помогают перевязывать»[352]. Служение этих медсестер обставлялось торжественно. Например, когда одна дама из американского Красного Креста решилась навестить лагерь Мацуяма, «посмотреть, как живут русские в плену», на вокзале ее встречали «военные власти», а по госпиталю провожали профессор Кекуччи, комендант крепости полковник Мацуй, офицеры и японские сестры милосердия.

Между прочим, служение этих последних вызывало у раненых гораздо больше признательности. «Несмотря на то, что они завалены работой, они находят время, и читают солдатам газеты <…> и расточат солдатам мелкие, бесчисленные заботы; эти заботы ярко говорят о том, что не по одной обязанности они относятся так, а по тем глубоким причинам, которые вызваны именно настоящим военным временем <…>. Словно всей душой своей, доброй, чуткой и нежной, каждая из них хочет загладить то невероятное, жесточайшее зло войны, которое, создавая убийства за убийствами, родит убийц из добрых и мягких людей <…> солдаты любят их, верят им и относятся с глубоким уважением»[353].

Американки же не всегда отличались тактичностью. Одна из миссионерок, встреченных В. П. Змеициным на вокзале в Киото, например, объясняла, «что она американка, живет в Японии уже 16 лет, любит и сочувствует японцам»[354]. Краткая беседа с ней раздражила офицера, все показалось ему «насмешкой, чуть ли не глумлением». В дальнейшем он отказывался встречаться с американками (хотя к посетительницам-японкам выходил) и даже записал в дневнике досадливо: «Вот этих так к нам пускают с большим удовольствием, даже без соглядатая переводчика, а как на Пасху пришел православный священник, хотя и японец, то его выпроводили»[355]. Однако Змеицын был не совсем прав. Проповедникам чинили заметные препятствия. На это намекал о. Николаю Джеффрис. Есть указания на это и в воспоминаниях Селецкого: «Мы встретили жену американского миссионера, которая постоянно присылала мне через Владимира (переводчик в лагере Мацуяма. – Л.Ж.) цветы и