Европу ждут трудные времена. Под влиянием уникальных исторических обстоятельств европейцы сделали выбор в пользу социальной защищенности и гарантий занятости. Никто не может отрицать, что этот выбор позволил им построить более дружественные к людям общества, где фактически отсутствует андеркласс и существует гораздо меньший, по сравнению с Америкой, разрыв между победителями и проигравшими. Но за это европейцам приходится платить свою цену. Если бы они отказались от такой модели, это могло бы увеличить рост их ВВП на 1–3 % в год. Еще какое-то время многие европейцы смогут продолжать вести комфортную жизнь, к которой они привыкли, благодаря накопленным прежде резервам. Но, нравится им это или нет, уютный и надежный мир, построенный ими для себя в послевоенное время, в конце концов будет разрушен внешними силами. Им придется заключить новый социальный контракт.

Между тем группа государств Северной Европы не столь серьезно затронута вышеописанными проблемами. Я считаю, что скандинавские страны заслуживают отдельного анализа, поскольку ряд специфических особенностей делает их уникальными в своем роде.

Сторонники идеи государства всеобщего благосостояния обычно указывают на Швецию, Данию и Норвегию как на наглядный пример того, что развитая система социальных гарантий не обязательно должна вести к негативным побочным эффектам. Они делают вывод, что проблемы проистекают не из несостоятельности самой концепции государства всеобщего благосостояния, а из ошибок, совершенных правительствами Франции, Италии или Испании.

В качестве первого контраргумента можно привести данные по безработице, свидетельствующие о том, что даже скандинавским странам не удалось избежать негативных эффектов социалистической политики. Например, в 2011 г. уровень безработицы в Швеции составил 7,5 %, что ненамного ниже, чем в Италии (8,4 %), и значительно выше, чем в экономически развитых азиатских странах, таких как Япония (4,6 %), Южная Корея (3,4 %) и Сингапур (2 %).

Тем не менее следует признать, что с точки зрения экономического роста скандинавские страны действительно показывают намного лучшие результаты, чем их европейские соседи. Тогда как среднегодовой рост ВВП на душу населения (в долларовом выражении) за период между 2002 и 2011 гг. составил 5,3 % в Италии и 6,1 % во Франции, в Дании за тот же период он составил 6,4 %, в Швеции — 7,3 %, а в Норвегии — целых 8,9[6]. Причем добиться этого скандинавам удалось, сохранив высокий уровень социальных расходов, — феномен, который нуждается в дальнейшем объяснении.

Для начала следует отметить, что Швеция, Норвегия и Дания — значительно меньшие по размеру страны, чем Франция, Италия и Испания. В совокупности их население едва ли составляет одну десятую часть от населения последних трех стран. В Норвегии живет всего 5 млн человек — меньше, чем в Сингапуре. Это отражается на масштабе проблем, разнообразии интересов и сложности управления.

Еще более значительную роль, чем размер, играет состав населения, и это является ключом к пониманию скандинавской уникальности. Население Швеции, Норвегии и Дании относительно однородно по своему составу, что дает этим странам внутреннюю сплоченность и чувство национального единства, невозможные в других частях Европы. Население каждой из этих стран в буквальном смысле слова считает себя одной большой семьей, где все готовы помогать друг другу. Они готовы усердно работать, потому что знают, что это способствует процветанию всей семьи. Несмотря на космические налоговые ставки, которые вынуждены вводить государства всеобщего благосостояния, чтобы сводить концы с концами, успешные бизнесмены и люди с высокими доходами менее склонны покидать такие общества «семейного типа», даже если у них есть возможность сделать это. В результате все таланты — те, кто умеет создавать богатство и возможности для себя и для других, — остаются «дома». Когда вы ощущаете себя одним народом, одной семьей, вы с большей готовностью платите налоги, чтобы поддержать своих менее обеспеченных и менее успешных сограждан, чем в том случае, когда среди вас живет масса чужаков, приехавших со всего земного шара, а закон требует справедливо распределять богатство между всеми. Это кардинально меняет отношение.

Когда я посетил Норвегию в 1970-е гг., абсолютное большинство населения составляли белые. Это прекрасная страна с великолепными фьордами и ледниками, холодная и спокойная. Я чувствовал, насколько сплочено ее общество. Не только работающие люди были готовы платить более высокие налоги, но и среди тех, кто не работал, попытки злоупотреблять щедростью системы были редкостью, потому что все считали себя членами одной большой семьи. Другими словами, там не было класса праздных людей, ведущих беззаботную жизнь на пособие по безработице.

Все это медленно, но верно менялось в течение последних лет в результате того, что скандинавские страны ввели очень либеральную политику приема беженцев и политических эмигрантов. Швеция ежегодно принимает 2000 беженцев, в основном из африканских стран, так что на сегодняшний день в стране живет более 80 000 эмигрантов. Как их приток изменит облик общества, еще предстоит увидеть, но если ситуация будет развиваться по тому же сценарию, что и в других странах, рано или поздно это приведет к изменению национального самовосприятия и к тому, что люди уже не готовы будут с прежней щедростью поддерживать низшие слои общества. Но пока что Скандинавия остается наиболее этнически однородной, чем остальная Европа.

Сегодня облик людей и общественная атмосфера по всей Европе сильно отличаются от того, что было во времена моего студенчества сразу после Второй мировой войны. Когда мне нужно было арендовать квартиру в Лондоне, я звонил арендодателям по объявлениям в газете и говорил: «Меня зовут Ли, я китаец. Если вы не хотите сдавать квартиру китайцу, пожалуйста, скажите мне об этом сразу, чтобы я не тратил время на поездку к вам». Ли — довольно распространенная английская фамилия, и я хотел избежать недоразумений. И действительно некоторые арендодатели вежливо советовали мне поискать другую квартиру. Таким было британское общество в те времена — преимущественно белым и во многом дискриминационным по отношению к людям с другим цветом кожи.

На протяжении многих лет из-за снижения рождаемости и растущей потребности в рабочей силе европейские страны приветствовали мигрантов из Азии, Африки, Восточной Европы и с Ближнего Востока. Иммиграция помогала снять остроту экономических и демографических проблем, но вместе с тем порождала другие трудности.

В Германии живет по крайней мере 2,5 млн турок. Массовость этой этнической группы вызывает у немцев чувство дискомфорта, которое время от времени выливается во вспышки недовольства и даже вызывающие тревогу преступления на расовой почве, совершаемые экстремистски настроенными местными жителями. Во Франции возникновение вокруг крупных городов, особенно вокруг Парижа, пригородов, заселенных национальными меньшинствами, стало серьезным источником головной боли для правительства. В этих районах регулярно происходят бунты, потому что их жители чувствуют себя изолированными от общества. В 2005 г. беспорядки вышли из-под контроля, по всей стране было сожжено почти 9000 автомобилей, и на два месяца пришлось ввести чрезвычайное положение. Социальную отчужденность и дискриминацию ощущают даже те представители этнических меньшинств, которые закончили высшие учебные заведения. Согласно официальным данным, среди французских граждан африканского происхождения, получивших высшее образование, уровень безработицы в три раза выше, чем среди белых французов.