«четырехлетний план». Принятый курс следовало сохранить любой ценой. Ведь за четыре года, как отметил фюрер в секретной записке, экономика должна стать «обороноспособной», а вермахт — «боеспособным». На основе таких предпосылок в последующие годы сформировалась государственная командная система управления экономикой с участием частного капитала. Частная собственность осталась неприкосновенной, право предпринимателей распоряжаться на предприятиях не понесло большого урона даже в отраслях, важных для обеспечения автаркии и военных целей, поскольку в государственных управленческих конторах сидели промышленники[118].

Предполагалось, что благодаря более жесткому планированию и администрированию четырехлетний план поможет преодолеть кризис, а заодно будет решительнее, чем прежде, способствовать развитию производства сырья и его заменителей. Традиционная хозяйственная бюрократия ни в личном, ни в организационном плане не была готова к выполнению таких задач, которые явно противоречили концепции обширной, доминирующей над всей Юго-Восточной Европой, но при этом все-таки рыночно ориентированной экономической системы, разработанной Шахтом, и выходили далеко за рамки контроля над внешней торговлей. Гитлер решил вопрос типичным для него способом: назначил Геринга «ответственным за четырехлетний план», а тот создал новые особые инстанции, так называемые рабочие группы по сырью, валюте, распределению рабочей силы, сельскохозяйственному производству и контролю за ценами. Возник Генеральный совет по четырехлетнему плану. Появление генеральных уполномоченных по отдельным промышленным отраслям, которых в дальнейшем при желании можно было включить в административную систему, окончательно опрокинуло все прежние представления о надлежащем разграничении компетенций между государственным управлением и частным хозяйством. Все принятые меры имели целью более тесное сотрудничество режима и крупной промышленности. Особенно отчетливо это стало заметно, когда важные посты в организациях, связанных с реализацией четырехлетнего плана, помимо офицеров вермахта все чаще стали занимать руководители фабрик и заводов, продолжавшие исправно получать зарплату и на своих предприятиях.

Ярчайшим примером переплетения политики и экономики послужило назначение в 1938 г. «генеральным уполномоченным по химической промышленности» Карла Крауха. Он был не только ученым, специалистом по бензину и искусственному каучуку — основам химического производства заменителей сырья, но и членом правления «ИГ Фарбен». Краух уже продемонстрировал свои организаторские способности в качестве консультанта геринговского министерства авиации при заключении «бензинового договора». Теперь он позаботился о том, чтобы четырехлетний план фактически стал планом «ИГ Фарбен». С 1940 г. он даже сочетал важнейшие государственно-административные функции с председательством в наблюдательном совете концерна. Благодаря практически полной монополии в основных производственных отраслях и деятельности Крауха концерну удалось в немалой степени «приватизировать» экономическую политику Третьего рейха. Впрочем, это не такое уникальное явление, как может показаться, учитывая политику вооружения и стремление к автаркии: интенсивное прямое сотрудничество крупного бизнеса и государства в равной мере являлось следствием краха либеральной мировой экономической системы в конце 1920-х гг. и наблюдавшейся во всем мире тенденции к образованию трестов.

Несмотря на отдельные значительные успехи, амбициозные цели четырехлетнего плана не были достигнуты. Об этом свидетельствовало провозглашение в 1938 г. «Нового военно-экономического производственного плана», который еще сильнее сузил ассортимент производства, поставив во главу угла военную продукцию. Менее заметны оказались вызванные милитаризацией экономики деформации и социальные издержки, которые режим изо всех сил — и с большим успехом — старался скрыть.

Примером может служить сельскохозяйственная политика. С помощью пропаганды «крови и почвы» режим поднял идеологический престиж крестьянства и через «Имперское продовольственное сословие» сделал его частью «народного сообщества»[119]. Хотя крестьянскому населению не нравилась связанная с этим бюрократизация, оно впервые пользовалось постоянным вниманием политической системы, и это воздействовало на его социальное (самоДознание. Вот только жесткая государственная ценовая политика никак не способствовала повышению неудовлетворительной доходности, особенно мелких и средних хозяйств[120]. В сущности, крестьяне раньше всех ощутили на себе теневые стороны национал-социалистического «экономического чуда», поскольку из года в год им приходилось вести «трудовую битву» в условиях сокращения рабочей силы. К началу войны сельское хозяйство потеряло около 1,4 млн человек, которые предпочли лучше оплачиваемую работу в промышленности (военной). Вопиющая нехватка сельскохозяйственных рабочих, с которой режим пытался справиться путем эксплуатации молодежи (сельская повинность в гитлерюгенде, «помощь в уборке урожая», «год села») вместо интенсивной механизации, рационализации и земельной реформы, годами служила источником недовольства. Улеглось оно, только когда в Германию стали поступать военнопленные и иностранцы, пригнанные на принудительные работы.

В сельском хозяйстве, как и во многих других областях, национал-социализм добился результатов, чуть ли не полностью противоположных его изначальным идейным установкам, и при этом, по-видимому, следовал международной тенденции регулирования рынка в гораздо большей степени, чем принято думать[121]. Плодом аграрной политики национал-социалистов стал не сознательный, с чувством личной ответственности служащий благу «народного сообщества» «свободный крестьянин», какого любили изображать на своих полотнах верноподданные художники рейха, но аграрный производитель, опутанный сетью агрономических предписаний, фиксированных цен и приемочных гарантий. Вместо основания новых крестьянских дворов происходило массовое бегство из села. Германцы, якобы всей душой привязанные к земле, хлынули в крупные городские агломерации.

Рабочие и «народное сообщество»

Словно в насмешку над идеологической риторикой, старые социально-экономические и демографические тенденции в годы предвоенного экономического бума сохранялись, а отчасти даже усилились. Это справедливо в первую очередь в отношении самой большой группы населения — рабочего класса. Сложная ситуация, когда лишение политических прав сочеталось с сохранением основных мер социального обеспечения Веймарского государства и привнесенным НТФ социально-политическим активизмом, в условиях почти полной занятости вызвала примечательные изменения в социальном типе «рабочего». По всей видимости, она ускорила тенденции социально-культурного нивелирования, наметившиеся и в других индустриальных государствах и ведущие к ориентированному на потребление массовому обществу.

Национал-социалисты внесли свой специфический вклад в такое развитие событий, разгромив политические организации рабочего движения, что повлекло за собой и ослабление его социальной базы. Но только начавшийся экономический подъем обеспечил материальную базу для утверждения идеологии «народного сообщества». Традиционные структуры рабочей солидарности стали стремительно распадаться. Даже стойким старым социал-демократам, видевшим все минусы курса на милитаризацию и критиковавшим его в своем кругу, становилось все труднее не поддаваться общему восторгу по поводу того, как быстро и основательно режим разделался с безработицей. Вновь обретенная уверенность в завтрашнем дне скоро перевесила предшествовавшую ей утрату политических прав, заставляя мириться с дальнейшими посягательствами на них, например введением в 1935 г. «трудовых книжек», ограничивавших свободу выбора рабочего места и облегчавших контроль над «распределением рабочей силы».

Многие видели, что экономическое чудо отнюдь не принесло всеобщего процветания, а всего лишь сделало возможным медленное возвращение к уровню жизни перед великим кризисом, но мало у кого это вызывало протест. Немцы привыкли мазать серый хлеб маргарином вместо масла и класть на него дешевый мармелад вместо колбасы. По сравнению с англичанами, французами и американцами они и в «хорошие» предвоенные годы питались