— Короче, мы выбрались наружу, очертя голову бросились к поджидавшему нас автобусу и на нем доехали до аэровокзала.

Пожарные машины обляпали самолет пеной. Пока из него извлекали наш багаж, я позвонил тому парню из Британского Совета. Наверное, прежде всего мне хотелось поделиться с кем-нибудь радостью по поводу своего спасения. Так странно было при этом думать, что Хилари и дети сейчас спят и не подозревают, что я был на волоске от смерти. Звонить Хилари и пугать ее задним числом я не хотел. Но поговорить хоть с кем-то мне было просто необходимо. Кроме того, мне не терпелось поскорее выбраться из аэропорта. Итальянские пассажиры впали в истерику: рыдали, целовали землю, истово крестились и все такое прочее. Было совершенно ясно, что до утра мы никуда не полетим и что на организацию ночлега понадобится уйма времени. А Симпсон сказал мне, чтобы я звонил, если возникнут проблемы. Поэтому я и позвонил, хотя шел второй час ночи. Как только до него дошло, что со мной стряслось, он сказал, что немедленно выезжает в аэропорт. Через полчаса он забрал меня оттуда, и мы поехали в город, чтобы найти гостиницу. Мы побывали сразу в нескольких, но безуспешно: они либо были закрыты на ночь, либо не имели свободных мест — на той неделе в Генуе проходила торговая выставка. В конце концов Симпсон сказал: послушайте, поехали к нам, у нас нет свободной спальни, но в гостиной стоит раскладной диван. И он привез меня к себе домой; квартира у него была в современном многоэтажном здании, на склоне горы с видом сразу на город и на море. Я был совершенно спокоен и совсем не хотел спать. Должен сказать, меня даже удивило собственное хладнокровие. Но когда он предложил мне хлебнуть бренди, я с готовностью согласился. Я окинул взглядом комнату и почувствовал внезапный приступ тоски по дому. Последние двенадцать дней я жил в гостиничных номерах, а питался в ресторанах. Теперь мне это даже нравится, но тогда, с непривычки, стоило немалых усилий. А здесь был маленький островок домашнего английского уюта, в котором я мог расслабиться и прийти в себя. По комнате были разбросаны детские игрушки и английские газеты, а в ванной на веревке сушилось нижнее белье из магазина «Маркс энд Спенсер». Пока мы угощались бренди и я рассказывал Симпсону о своем приключении, в комнату вошла его жена. Она была в халате и, зевая, терла глаза. Раньше я с ней не встречался. Звали ее Джой.

— Ага, — пробормотал Моррис. — Ее имя ты запомнил.

— Я извинился за доставленное беспокойство. Джой сказала: ничего-ничего, но было видно, что она не так уж мне и рада. Она спросила, не хочу ли я перекусить, и тут я понял, что зверски проголодался. Она принесла из кухни сырокопченой ветчины, какой-то кекс, чаю, и мы устроили импровизированный ужин. Я сидел как раз напротив Джой. Халат на ней был из синего велюра, с капюшоном и застежкой на молнии от воротника до подола. У Хилари когда-то был такой же, и, поглядывая искоса на Джой, я словно видел перед собой молодую и хорошенькую Хилари, такую, какой она была, когда мы поженились. Джой было, наверное, лет тридцать с небольшим. У нее были светлые волосы и голубые глаза. Слегка тяжеловатый подбородок, зато красивой формы рот и полные губы. В ее речи чувствовался легкий северный акцент, наверное из Йоркшира, подумал я. Она немного преподавала разговорный английский в университете, но главное свое предназначение видела в том, чтобы помогать мужу в его карьере. Можно было не сомневаться, что гостеприимство в столь поздний час было оказано мне исключительно ради него. Ну вот, мы сидели, разговаривали, ели, пили, и внезапно я воспылал непреодолимой страстью к Джой.

— Так я и знал, — сказал Моррис.

— Вырвавшись из лап смерти, я вновь ощутил жажду жизни, которую я навсегда, как мне казалось, утратил после возвращения из Америки. В каком-то смысле постигшее меня чувство было сильнее всех, дотоле мною испытанных. Еда была изысканна на вкус, чай благоухал, как амброзия, а сидящая напротив женщина казалась мучительно красивой, тем более мучительно, что не сознавала, насколько привлекательна она для меня в эту минуту. Волосы у нее были растрепаны, лицо припухло от сна, и разумеется, на губах не было никакой помады.

Она сидела себе тихонько, уютно держа в ладонях кружку, и слегка улыбалась знакомым шуткам мужа. Если честно, то в подобной ситуации такие же чувства, наверное, возникли бы у меня по отношению к любой женщине, хоть мало-мальски привлекательной. Джой воплотила в себе весь женский род. Знаешь, как Адам у Мильтона: увидев Еву во сне, он пробудился и обнаружил, что сон стал явью. Я подумал: Боже, до чего хороши женщины. Какие они нежные, мягкие и добрые. И как было бы чудесно, как естественно подойти к Джой и обнять ее, зарыться головой в ее колени. И все это происходило под рассказ Симпсона о том, насколько ужасен уровень преподавания английского в итальянских школах. В конце концов, взглянув на часы, он сказал, что уже пятый час, и, вместо того чтобы ложиться спать, он лучше поедет в Милан и там уж отдохнет. Он собрался ехать на служебной машине, чтобы Джой утром подвезла меня в аэропорт на их собственной.

— Я знаю, что будет дальше, — сказал Моррис, — хотя в это трудно поверить.

— Сумка у него была уложена, так что он решил не терять времени. Мы пожали друг другу руки, и он пожелал мне более удачного полета. Джой проводила его до дверей, и мне было слышно, как они поцеловались на прощанье. Когда Джой вернулась в комнату, вид у нее был слегка смущенный. Синий халат был ей длинноват, она придерживала его за полу и выглядела при этом как-то изысканно-старомодно. Я заметил, что она босиком. «Вы, наверное, хотите прилечь, — сказала она. — В комнате Джерарда есть вторая кровать, но если я положу вас там, то он, когда проснется утром, испугается. — Я сказал, что меня вполне устроит диван. — Джерард встает ни свет ни заря и потревожит вас, — сказала она. — Может, вы ляжете у нас в спальне, а я пойду спать к нему?» Я отказался. Она стала меня уговаривать и сказала, что ей только надо постелить свежие простыни. Я ответил, что ни в коем случае не хочу доставлять ей столько хлопот. Мысль о постели, еще хранящей тепло ее тела, была невыносима. Я задрожал еще сильней, подавляя в себе желание отринуть все моральные препоны, броситься к Джой, рвануть, как парашютное кольцо, застежку на ее халате и упасть вместе с нею на пол.

— Какая дивная метафора, Филипп, — сказал Моррис. — Даже не верится, что ты никому не рассказывал эту историю.

— По правде сказаться записал ее, — ответил Филипп. — Для собственного удовольствия. Но никому не показывал. — Он подлил в стаканы виски. — Ну вот, так мы и стояли, глядя друг на друга. Вдали послышался шум газующей машины, возможно, это Симпсон спускался с горы. «Что с вами? — спросила она. — У вас озноб». Она тоже слегка дрожала. Я сказал, что это, наверное, шок. Запоздалая реакция. Она налила мне бренди и сама хлебнула немного. Мне было ясно: она понимает, что трясет меня не от шока, а от ее близости, но было также видно, что она не вполне доверяет своим ощущениям. «Вам надо быстрее лечь в постель, — сказала она. — Я провожу вас в спальню».

— Я последовал за ней в хозяйскую спальню. Она была освещена единственной лампой под малиновым абажуром, стоявшей на тумбочке. В середине комнаты расположилась большая двуспальная кровать с откинутым одеялом. Джой поправила его, взбила подушку. Я все никак не мог унять дрожь. Она спросила, не дать ли мне грелку. Я ответил: «Я знаю, что надо сделать, чтобы я перестал дрожать. Обнимите меня, пожалуйста».