Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последние слова Елизавета вроде как сказала в шутливой манере, но все присутствующие прекрасно поняли опасения той, которую сами же и возвели на престол. Гвардия не то чтобы остыла к Елизавете, она им благоприятствует, насколько это можно, но бывает жалование где-то и задерживается. Да и армия, коя превращается из героической в сибаритскую с пьянками и другим разложением требует жесткого вмешательства, которое твердости престола может и не принести. Но куда послать семеновцев или преображенцев, в Сибирь? На окраины? Не пойдут! Были еще в гвардии триста «кумовьев» - тех, кто непосредственно на руках вносил на престол Елизавету. Эти товарищи вообще берега попутали и творят, что хотят, прикрываясь именем императрицы, уже и позабыли, чем именно должна заниматься гвардия. Были предположения, что именно некоторые из этих «кумовьев» связаны и с зарождающимся петербуржским криминалом.
- А ты, матушка, поговори с Великим князем сама, можешь и в присутствии. Когда оно глаза в глаза, то много понять можно о намерениях человека, - дал свой совет Бестужев.
- В твоем ли Алексей Петрович присутствии? У наследника чай и глаза слезьми покроются от духа твоего хмельного! – сказала Елизавета и рассмеялась, ей вторили сановники.
- А я думаю, матушка, что дай ты ему воли более, пусчай обожжется на делах. Отроки много дел вершить желают, да мало ладится у них. Вот и пусчай, - сказал Алексей Разумовский, обычно советовавший своей Лизе только наедине, но редко в присутствии.
- А и то правда, чего горюнится. Ваня приставь кого из своих людей к Петруше, да ты Алексей Петрович из своих, пусть и помогают отроку в делах, но не шибко, недоросль сам должон дела делать. Чтобы только его забавы не вышли в деньги большие, а то и на миллионы может развернуться, - приняла решение Елизавета, при том, что потребует и у Ушакова более пристально смотреть за Петром Федоровичем. А еще… семью Антона Брауншвейского поставить под усиленную охрану с запретами любых выходов, с контролем Холмогоров, а Ивана малолетнего запереть в Шлиссельбург, поближе к Петербургу, под особый режим.
- Матушка, не знаю, как и поведать тебе, токмо, я говорил с Петром Федоровичем, словно с великовозрастным мужем, - негромко, только чтобы было слышно сквозь шум от трения полозьев, сказал Шувалов.
- Ваня, ты сам еще вьюнош! И что мне делать? С дураком-недорослем было все понятно, дай наследника, роди сына, а я уже его воспитаю и выучу, а тут… - Елизавета задумалась, а потом ее лицо прояснилось и она обратилась к Бестужеву. – Алексей Петрович, тебя все считают плутом, посмотри-ка за наследником, да скажешь мне. А я и сразумею – действительно ли можешь окрутить словами любого, как все говорят. Только Петруша уже не пьет хмельного, так что и ты с душком не иди к нему.
В карете все рассмеялись, но Шувалов сдержанно. Глава конкурирующей партии Бестужев получил личное задание, даже семейную просьбу. И в таком ключе Ивану Ивановичу нужно постараться не потерять связи с наследником. Бестужев – бестия, окрутит отрока, тогда и коммерция не случится.
А Бестужев в это же время гнал опасные мысли из головы… Нет, не время даже думать о том, чтобы работать над запасным планом, где Петр становится… Рано, очень рано принимать решения, но руку на пульсе держать надо. Здоровье у еще вполне не старой, еще и сорока лет нет, Елизаветы, постоянно шалит, держит целую армию медикусов при себе, а толку мала. Вот и нужны запасные варианты. Не ему, Бестужеву-Рюмину, но России потребны.
* ………* ………*
Пригороды Москвы, Москва
14 апреля – 22 апреля 1745 г.
- Господин обергофмаршал, - обратился я к Брюммеру на единственном в достаточной степени доступном ему немецком языке, когда село Хотилово оказалось уже далеко позади. – А что для Вас Шлезвиг?
Вопрос этот, насколько я знал, не имел никакого подтекста, для воспитателя потерянная область – боль, как и для моего почившего отца. Для меня это тоже боль, но уже фантомная, глупая, неуместная. Тогда герцогство Гольштейнское просто «кинули» после Северной войны, когда скорее Россия выиграла войну большим напряжением сил, но никак не Дания, но именно последняя страна заграбастала область Шлезвиг. А герцогство даже не спросили, принудили отдать территорию. И где-то я понимал и Брюммера и отца. Это для России с ее просторами маленькая область кажется незначительным, а для Голштинии – больше трети от территории всего герцогства.
- Мы с этой дикой стране только для того, чтобы вернуть родной Шлезвиг, - горделиво ответил Брюммер, если бы не карета с ограниченным пространством, то он бы и стал по стойке «смирно».
- И тетушка не прониклась нашей болью, - с показным сожалением произнес я, начиная разыгрывать до того продуманный спектакль.
- Да, я каждый день молю Бога, но он не посылает благоразумия императрице. Как же она не понимает, что это было бесчестным – украсть у нас прекрасный Шлезвиг! - говорил Брюммер со слезами на глазах.
А я думал, что как раз таки Елизавета благоразумна, что даже не помышляет о каком-то клочке земли в раздробленной неметчине. И пусть при этих мыслях у меня и щемит сердце, но душевные терзания переживем.
Шлезвиг, который вряд ли мог приносить в российскую казну больше, чем двести тысяч талеров дохода, стал бы бездонной бочкой, в которую пришлось вложится сразу не менее миллиона рублей, а после и кормить полки и чиновников, доставляя зерно в изолированную Голштинию. Так что двести тысяч талеров прибыли в идеале могли бы случиться не менее чем через лет десять расточительства со стороны России.
- Я Вам, сударь, очень благодарен за все. И понимаю, что был далеко не лучшим воспитанником, особенно тут, в России. Но есть некоторые моменты, которые хотелось бы прояснить, - я сделал паузу, ожидая проблеска заинтересованности у собеседника. В это время Бернхольц, так же ехавший с нами, был сторонним слушателем, делавший вид, что его тут и нет, вот только было видно, как и он напрягся.
- Да, Ваше Высочество, я слушаю Вас, - сказал Брюммер. Обращаясь ко мне по титулу, он проявлял не свойственную ему ранее вежливость к моей персоне.
-