одобрен всей русской партией, а немцев и так практически не было при дворе. Елизавета приходила к власти под девизом «против засилья немцев и все будет, как при Петре Великом», поэтому русофильство поощрялось.

И вообще, чем я занимаюсь? Уже больше четырех месяцев, как, наследник престола Российского коренным образом изменился, но вместо того, чтобы заниматься важными делами, упражняюсь в словоблудии при дворе, хожу ряженым и просто прожигаю время. Но где же будущая женушка, хотя бы с ней поговорить, все же через четыре месяца свадьба.

«Скотина!» - чуть не сказал я вслух.

Чернышов просто похотливым мартовским котом трется у Екатерины и та… не гонит его, тренируется флиртовать. Вот хочется, причем сильно, по морде съездить этому старику-извращенцу. Да уж, - чуть за сорок, но для меня он старик. Все же далеко не во всем личность Сергея Викторовича Петрова доминирует над сознанием Карла Петера Ульриха.

Внутри все закипело, юношеский максимализм брал верх над разумом. Насколько будет уместна ревность? Да никак не уместна. Галантный век, ити его туды, тут ревность осуждается больше, чем измена. Но я же становлюсь русским варваром, так что…

- Сударь, я считаю, что Ваше поведение не уместно, - сходу задал я тон светского скандала, быстрым шагом приблизившись к Чернышову.

- Петр Федорович, прекрасный маскарад, не правда ли? – изобразил слащавую улыбку граф.

- Сударь, я не могу вызвать Вас на дуэль, но, если Вы мужчина, хотел бы провести урок фехтования с Вами. Не страшитесь, шпаги будут безопасны. Ежели Вы откажетесь по какой-либо бесчестной причине, то найду возможность показать, чему я научился после того, как перестал с Вами общаться, - сказал я под меняющуюся осанку Чернышова, тот сгорбился и уже не казался щеголеватым кавалером.

В это время рядом стояла Екатерина, не проронив ни звука. Однако, я видел, что она осуждает мой поступок.

- Ваше Высочество, Петр Федорович, а я Вас везде ищу, очень хотелось бы поговорить с Вами, - попытался меня увлечь Бестужев-Рюмин.

- Алексей Петрович, я сейчас освобожусь и обязательно выделю время для разговора со толь замечательным человеком, как Вы, - я улыбнулся и на контрасте эта улыбка выглядела лицедейской.

- Не стоит, Петр Федорович, - сделал еще одну попытку канцлер.

- Завтра по полудни я хотел бы совершить прогулку и приглашаю Вас, Андрей Гаврилович составить мне компанию, - строго сказал я и кланяясь обратился к Екатерине. – Сударыня, Вы великолепно выглядите в мундире поручика Преображенского полка.

Я удалялся, увлекаемый канцлером, но до моих ушей доходили шепотки придворных. «Какой афронт», «Бедняжка Екатерина Алексеевна», «Это был вызов на дуэль», «Матушка императрица образумит наследника». Что ж оказался я абсолютно не готов к тяжелой работе к гадюшнике двора. А Катька, еще не став даже женой уже вызывает жалость и симпатию. Признаться и у меня тоже эта симпатия есть и по сему не нужны ни Чернышов, ни Салтыков, который вроде бы остался в Петербурге, ни Понятовские с Орловыми.

- Ну что ты уже устроил, Петруша? – Бестужев привел меня к Елизавете. Тетушка обняла меня и поцеловала в лоб, я же прикоснулся губами к ее запястью на правой руке.

- Тетушка, мое, это только мое. Невеста моя, а не Чернышова. Свое защищать нужно, - ответил я.

- Дерзко, наконец, я узнаю своего племянника – внука Петра Великого. Батюшка мой жестко карал за неверность ему, даже если уже и сам отказал в общении, - довольно сказала императрица.

- Матушка, ты не против, если мы с наследником поговорим? – встрял в разговор Бестужев.

- Идите уже! – Елизавета вальяжно махнула рукой.

- Господин прапорщик! Осмелюсь на наглость и скажу, что любая девица, увидев Вас, будет только о Вас и мечтать всю свою жизнь, Вы великолепны! – выдал я комплемент Елизавете, которая была в мундире поручика.

Императрица разразилась смехом, которому вторили смешки многочисленных придворных, что окружали ее.

Мы же с Бестужевым шли в отдельную комнату, и я полагал, что сейчас меня вновь будут изучать. Уже никто и не обращает внимания, что я чисто разговариваю на русском языке, уже не судачат при дворе о том, что не пью хмельного, а изнуряю себя тренировками – привыкли, сплетни уже не свежие. Но это двор привык, а многомудрый канцлер не тот человек, чтобы свыкаться с невозможным изменениям. С ним придется сложно.

- Алексей Петрович, прошу сразу к делу. И зря Вы прервали мою пикировку с Чернышовым. Вы же против моей свадьбы, и она может разладиться из-за скандала, - сказал я, когда мы с канцлером присели на стулья в отдаленной комнате, где практически не была слышна суета бала.

- Да уж, - произнес Бестужев.

- Сударь, у меня к Вам есть дело, которое может быть весьма прибыльным и для Вас, - начал я разговор «с места в карьер».

- У Вас ко мне? – удивленно спросил Бестужев, но сел удобнее, демонстрируя интерес, видимо канцлер не предполагал, что я стану задавать тон беседы, и расслабился, упустил инициативу.

Я дал понять канцлеру, в несколько завуалированной форме, что жду предложений от Дании и что готов их обсуждать с упором на деньги.

- Скажите, Александр Петрович, как канцлер Российской империи и, надеюсь мой друг, - Россия станет бороться за Гольштинию с Данией, даст войска, чтобы отбить у датчан Шлезвиг? – задал я прямой вопрос.

- Я убежден, что ответ на этот вопрос Вы уже знаете, и он не противоречит тому, что я скажу. Да, Ваше Высочество, Вы правы, и Россия не станет вмешиваться в свару с Данией из-за Шлезвига и потому, что она союзница Австрии и тем самым Дания и наш союзник, и потому, что перекрой датчане проливы и Балтийское море превратится в лужу. Начни мы войну с Данией и Шведы могут опять переиграть Полтаву, у них «партия шляп», что за войну ратует, победила, а король – Ваш дядюшка, уж простите, но не удержится от войны, - Бестужев развел руками, мол «ничего не поделать».

- Спасибо, Алексей Петрович за обстоятельный ответ. Поверьте, я прекрасно понимаю ситуацию вокруг моей бывшей родины. Но не теряю надежды стать чем-то более значимым для своей новой родины, для чего содержания от государыни мало, а просить деньги из казны не по чести. Посему я и вспомнил, что датчане предлагали деньги моему батюшке за Шлезвиг. Признаться мне дорог только Киль, где я родился, и где России