Один глаз капитана несомненно протрезвел – и именно им он в упор, как дулом пистолета, воззрился на меня.

– Вот мое слово, лейтенант, – угрожающе, как окончательный приговор трибунала, произнес капитан Фрежак. – Я не видел вашей дуэли. Мне померещилось… Вы – императорский порученец, так и отправляйтесь с докладом к императору. Немедля. А Нантийоля я еще задержу и допрошу, он мне в своем шутовском полуегерском наряде доверия не внушает. И если вы с ним желаете свести счеты… вероятнее всего, себе же на голову, то извольте! Но только не сегодня и не в расположении моего эскадрона.

Слушал я капитана и изумлялся его собственным, простодушным понятиям о чести. Слушал и не сдержался:

– И за каким дьяволом вы так обо мне печетесь, капитан?!

Капитан Фрежак раскрыл рот и часто заморгал.

Не переборщил ли я, как верно заметил капитан, на свою голову?

– Так вы еще и по-русски знаете?! – продолжая помаргивать, в полном изумлении вопросил капитан.

И вправду, наконец поддавшись славной русской настойке, я нечаянно сам себя разоблачил: в сердцах выразился на родном наречии.

– Приношу извинения, господин капитан, от чувств заговорил на родном арго живописцев Парижа! – ничтоже сумняшеся тут же выпалил я. – Русских там немало, сочные их словечки их затесываются в наш парижский говор. Я просто высказал удивление вашим поистине отеческим попечением о моей особе. Оно мне льстит и возмущает единовременно. Вы должны меня понять.

Капитан уже неверной рукой прихватил бутыль, клюнул ею сначала в мой бокал, едва не отбив его край, потом в свой, разлил остатки чудесной настойки по бюро (не в сие ли имение, закралась у меня в тот миг догадка, заезжал тот казачий хорунжий, сложивший голову ни за грош?).

– О, да. Понимаю, – пробормотал он, как-то весь, целиком нацеливаясь на свой бокал. – Дворяне, аристократы. Делайте что хотите. Скоро будет военный прокурор, налетят жандармы… если доживете. Я вот сейчас засну, а вы, вероятно, тут же друг другу головы прострелите с десяти шагов.

Я едва не поправил его: «С одиннадцати».

– Я хотел вам добра, лейтенант… Вы было понравились мне, – грустно пробормотал капитан Фрежак, поднимая свой бокал и как бы осторожно приближаясь к нему, с опасением не промахнуться бы.

Я рассыпался в благодарностях, но он их будто не услышал.

Спустя минуту я помог капитану добраться до роскошной постели, на которую он и завалился прямо в сапогах, как и подобает галльскому варвару, вторгшемуся в пределы Третьего и последнего Рима.

Пора было подумать о пунктах моего изначального плана. В голове моей шумело, да и амбре, вероятно, исходил от меня знатный, поэтому временно отменялся, к великому моему огорчению, важный пункт плана: дать Полине Аристарховне урок рисования в гостиной, где она несомненно некоторое время меня дожидалась… и наверняка не дождалась. То была сильная потеря перед моим соперником, но пока с нею приходилось мириться. Безотлагательным был следующий пункт: найти кузнеца и снарядить его в опасный путь вместо себя.

Дабы не возбудить излишнего любопытства и подозрений, я решил прогуляться по службам, рассматривая их, как путешественник – хижины туземцев. Опасался я покуда только одного – невзначай встретиться с самой Полиной Аристарховной лицом к лицу. Оправданий быть не могло. Чуть менее беспокоила меня возможная встреча с Евгением. По счастью, обошлось.

Рапорт мой по обходу служб будет кратким: мною не было обнаружено ничего особенного касательно их назначения, но сами помещения были устроены необычно. Внутри службы сообщались между собою по образцу усадебных анфилад, имели широкие входы во внутренний двор и весьма узкие наружу, в лес, причем с внешней стороны имели не простые запоры, а железные засовы. Большая часть помещений, щедро устланных сеном и соломой, была уже обжита завоевателями. Военное воображение подсказало мне образ страшной ловушки: всю усадьбу вместе со службами нетрудно было запечатать наглухо, поджечь строения со всех сторон – при этом жар внутри, во дворе будет ужасный, – а потом добивать всех спасающихся вражеских солдат на узкой переправе через озерцо, топить тех, кто не успел сгореть, в озерце. Сие «живописное полотно» казалось безумной фантазией, но, зная порой самоубийственную самоотверженность своего народа, стоило допустить, что оно может быть написано в самых ярких красках. Не о том ли думал на мосту и мой предусмотрительный соперник?

По счастью, на меня мало обращали внимание. Полина Аристарховна заранее распорядилась пристойно накормить гусар и заодно напоить в меру. Они пребывали в те часы в благодушном расположении духа. («Тут бы и поджечь!» – мелькнула у меня поистине разбойничья мысль.) Я перекинулся с тем и другим парой слов. Только одного молодчика застал я на барской конюшне в хлопотах. Он примеривался к одной из парадных уздечек, по оплошности не спрятанных подальше.

– Капитан здесь запретил мародерство, ты слышал? – решительно окликнул я его.

Молодой галл с крупным родимым пятном на щеке глянул на меня злобно и отошел.

С дворней и вовсе никаких сношений не было: она кланялась и шарахалась в стороны.

Кузни с ее огнедышащим жерлом, понятное дело, среди ближайших служб не было, но искать ее долго не пришлось. Бросившаяся в глаза тропинка через две сотни шагов привела меня на широкую поляну у края леса. Увидев раз усадьбу, надо было и здесь ожидать чего-то необычного. И все же я был удивлен до глубины души. Кузня выглядела столь внушительно, грозно и мрачно, так мощно пахла уже издалека железом и огнем, что можно было принять ее за маленький рудный заводик. Истинно русский Гефест трудился здесь, в этом странном нагромождении темных срубов.

Из предосторожности я решил не окликать громко хозяина кузни – не на русском же его окликать! Я подошел поближе, прислушался, огляделся. Меня сопровождала лишь полная тишина. Строение, как я уже отметил, было необъяснимо обширное, передо мною на выбор, как в волшебном сказании, было несколько массивных дверей, и одна была чуть приоткрыта. Я заглянул чрез нее в сумрак и… осмелился войти.

Ты спросишь меня, любезный читатель, не увидел ли я там меч-кладенец, выкованный чудесным кузнецом, что выстроил столь странную кузницу? Признаюсь, увидал я вдруг нечто более поразительное, а именно латного призрака баснословных времен, словно сошедшего со страниц рыцарских романов! Я так и остолбенел в ожидании, что он вызовет меня на поединок! Однако в следующий миг будто набатный колокол ударил у меня в голове