– Вы угадали одну карту из пятидесяти двух… ну что ж, неплохо, – сказал я.

– Мы перебрали всю колоду, и я правильно назвал все карты до одной, – сказал Крэнстон. – Она переворачивала их и смотрела. Я не ошибся ни разу.

Конечно, я ему не поверил. Таких историй вам расскажут по дюжине за четвертак. Так, во всяком случае, мне говорили. Ни одна такая история не подтвердилась впоследствии. Но мне было любопытно, зачем он рассказывает мне все это. Может быть, этот старый деревенский холостяк, человек, ничего собой не представляющий, живущий на хлебах сестры, просто хочет подчеркнуть свою уникальность и важность?

– Значит, вы без ошибок назвали все карты, – сказал я. – Вы не подсчитали, каковы были шансы это сделать?

– За меня это сделал один профессор в колледже, – ответил Крэнстон. – Я не помню, сколько их было, шансов. Он сказал, что мой результат не мог быть случайным. Это невозможно.

– Невозможно, – согласился я, даже не пытаясь скрыть недоверие. – Что об этом подумала Ольна?

– Она подумала, что это какой-то трюк, домашний фокус, ну, вы понимаете.

– Она была в очках, и вы видели в них отражение карт, не так ли? – спросил я.

– Она до сих пор не носит очки, – ответил Крэнстон.

– Ну, значит, вы видели отражение в ее глазах, – сказал я.

– Она сидела в тени, футах в десяти от меня, – сказал он. – Свет падал только из кабинета, и она сама с трудом различала карты. Для того чтобы я их увидел, ей пришлось бы показывать их мне при свете огня в камине. Нет, ничего такого не было. Иногда я угадывал карты вообще с закрытыми глазами. Я просто видел эти карты… каким-то местом в моем мозгу. Я не колебался и не гадал… Я просто каждый раз знал, какую карту она переворачивает.

– Да, все это очень интересно, – сказал я, снова раскрыв журнал. – Наверное, вам стоит снова поехать в университет Дюка и помочь доктору Райну.

– Конечно, я был сильно взволнован, – сказал он, не обратив ни малейшего внимания на мою откровенную попытку закончить разговор. – Этот знаменитый доктор говорил, что такие люди существуют, и мой пример доказывает это.

– Да, – согласился я. – Может быть, вам стоит написать доктору Райну и сообщить ему об этом?

– Я предложил Ольне снова перемешать карты и попробовать еще раз, – сказал Крэнстон, и я уловил в его голосе нотки отчаяния. – Ей не очень хотелось, но она сделала это. Я заметил, что у нее дрожали руки.

– Вы напугали бедное дитя своими любительскими фокусами, – сказал я.

Он вздохнул и некоторое время сидел молча, задумчиво глядя на воды Саунда. Буксир продолжал с пыхтением тянуть бревна. Мне вдруг стало искренне жаль этого маленького человека. Он никогда не уезжал из деревни дальше, чем на пятьдесят миль. Я уверен в этом. Он жил привязанным к старому дому на гребне, каждую неделю играл в карты и шашки в ассоциации и иногда ходил в магазин за продуктами. Я был уверен, что в их с сестрой доме даже нет телевизора. Все знали, что эта старая карга придерживается очень строгих моральных правил.

– Вы снова правильно назвали все карты? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал хотя бы немного заинтересованно.

– Без единой ошибки, – ответил он. – Я уже точно определил то место в мозгу, которым я видел карты, и мог нащупать его в любой момент.

– А Ольна захотела узнать, как вы это делали? – спросил я.

Он с трудом сглотнул.

– Нет, но она почувствовала это. Во второй раз мы проверили только пятнадцать карт, а потом она бросила колоду на пол. Она, вся дрожа, сидела и смотрела на меня во все глаза. Потом она как-то назвала меня – я не помню точно этого имени, – вскочила и выбежала из дома. Все произошло так быстро! Она выбежала прочь, прежде чем я успел встать. Я побежал за ней, но нигде не нашел. Потом только мы узнали, что она остановила попутный грузовик с хлебом и уехала прямо домой, в Порт-Орчард. Она так и не вернулась.

– Это плохо, – сказал я. – Ведь был только один человек, мысли которого вы могли читать, и он вам встретился.

– Она не вернулась, – повторил он, и могу поклясться, что, судя по голосу, он едва сдерживал слезы. – Все подумали, что я приставал к ней… ну вам понятно. Сестра сильно на меня разозлилась. На следующий день за вещами Ольны приехал е брат. Он пообещал сделать из меня отбивную, если я посмею показаться…

Крэнстон умолк и уставился на гравийную дорогу, ведущую от ферм на запад. Высокая женщина в платье до середины икр вышла из-за поворота возле обгорелого пня и направилась к почте. Она шла, опустив голову, и мне были хорошо видны ее желтые волосы, заплетенные в косу и короной уложенные вокруг головы. Это была статная женщина с прекрасной фигурой и уверенной походкой здорового человека.

– Я слышал, что ее брат тяжело болен, – сказал Крэнстон.

Я посмотрел на Крэнстона, на выражение его лица – грустное и отчужденное, – и это выражение ответило на мой невысказанный вопрос.

– Это Ольна, – выдохнул я, ощутив невероятное волнение. Я не верил в эту глупую историю, но все же…

– Она нечасто здесь появляется, – сказал Крэнстон. – Но ее брат болеет, и я надеялся…

Она свернула к почте, и угол здания скрыл ее от нас. Мы слышали, как открылась дверь, потом до наших ушей донесся звук разговора. Потом дверь снова открылась, женщина вышла из-за угла и пошла по тропинке мимо нас, направляясь к придорожному магазину. Голова была все так же склонена, но на этот раз Ольна читала письмо.

Когда она оказалась на расстоянии около шести футов от нас, Крэнстон окликнул ее:

– Ольна!

Она резко остановилась, словно от удара хлыста. Одна нога застыла впереди другой. Клянусь, я никогда не видел в глазах человека такого ужаса! Она оцепенела, глядя на Крэнстона.

– Мне очень жаль сына твоей сестры, – сказал Крэнстон и добавил: – На твоем месте я бы посоветовал сестре отвезти мальчика в Миннеаполис. Тамошние пластические хирурги творят чудеса и…

– Ты! – неистово закричала женщина. Она вскинула вверх руку с оттопыренными указательным пальцем и мизинцем, направив их на Крэнстона, словно обороняясь от нечистой силы. Я всегда думал, что этот жест умер на исходе Средних веков. – Когда ты выйдешь у меня из головы, ты… коттис!

Эти слова помогли ей побороть оцепенение. Она подобрала подол платья и бросилась бежать по дороге, ведущей к шоссе. Последнее, что мы увидели, – это ее фигура в зеленом платье, свернувшая за угол гаража.

Я пытался что-нибудь сказать, но не находил слов. Коттис – это датский Пан, который соблазняет девственниц и похищает их разум, но я не знал, что у норвежцев тоже бытует эта легенда.

– Ее сестра написала ей в этом письме, – сказал Крэнстон, – что ее младший сын сильно обварился – на него опрокинулась кастрюля с кипятком. Это случилось два дня назад. Письмо пришло с авиапочтой. Такие письма приходят сюда не каждый день.