Три года Уинтроп наслаждался товариществом техасских рабочих и курил, пил и заигрывал с женщинами. Уинтроп был «большой и широкоплечий, как дружелюбный молодой коала», – описал его один современный автор журнала45. Он вел безумный образ жизни, работал и ел с другими рабочими всю неделю, получал семьдесят пять центов в час, затем ужинал по выходным в загородном клубе с президентом компании. Уинтропу нравилась его временная простая жизнь в Техасе. Как он заметил однажды с сожалением, если ваше имя Рокфеллер, «вы практически чувствуете, как растут цены, когда вы заходите в магазин»46.

Вернувшись в Нью-Йорк, Уинтроп учился в Национальном банке Чейз, работал в «Сокони-вакьюум ойл компани» – бывший «Стандард Ойл, Нью-Йорк» – и служил заместителем председателя Фонда Большого Нью-Йорка. Его работа привлекала меньше внимания прессы, чем его вечерние скитания среди завсегдатаев кафе. Как заметил один репортер, Уинтроп «занимался ночной жизнью» за всех Рокфеллеров47. Когда его пьянство и романы пробирались в колонки сплетен, Младший ругал его, но Уинтроп сопротивлялся автократичной манере отца и попыткам закрепить, как ему казалось, устаревший образ жизни. После очередной ссоры Уинтроп горько сказал: «Ей-Богу, если у меня когда-нибудь будут дети, я буду говорить с ними, а не просто назначать встречи, чтобы с ними увидеться, а потом через пять минут вставать уходить к парикмахеру»48.

В 1948 году после романа с актрисой Мэри Мартин Уинтроп женился на пышной блондинке по имени Барбара «Бобо» Сирс – урожденной Евуте Паулекюте, дочери литовских иммигрантов. На свадьбу во Флориде Младший и Эбби не пришли, брак едва ли продлился год. Когда Уинтроп позже купил землю, «Винрок Фарм» в Арканзасе, Младший находил один предлог за другим, чтобы не приезжать. Во многом к удивлению семьи, в 1966 году Уинтроп был избран губернатором Арканзаса, первым республиканцем, кому за девяносто четыре года удался подобный фокус.

Дэвид, как и Уинтроп, был пухлым ребенком, но его пощадило грубое внимание старших братьев. Он, как банкир в миниатюре, двигался с ясной уверенностью в себе и церемонно вел бухгалтерию. Дэвида, умного, тихого, с круглым лицом херувима, обожал Рокфеллер, любивший напевать с ним песни в Кейсментс. После одного из посещений Дэвида на праздниках Рокфеллер сказал сыну: «Он достойный сын достойных родителей, и его дед души в нем не чает»49. Дэвид отвечал на симпатию взаимностью, отзываясь о деде, как о «наименее мрачном человеке, какого я знаю. Он постоянно улыбается, шутит, рассказывает истории с неожиданными концовками»50. Старший однажды сказал Джону Йорди, что из всех внуков Дэвид похож на него больше всех.

Как младший сын, Дэвид рос обособленно, но компенсировал уединение своего замкнутого мира, собирая бабочек, мотыльков, жуков и кузнечиков. (В итоге он создал всемирно известную коллекцию из сорока тысяч жуков.) Ко времени окончания школы Линкольн, он был, как и Рокфеллер, внешне радушен и в душе сдержан. Спокойный и методичный, он не пережил ни одного скандала или кризиса в Гарварде, окончил его с отличием в 1936 году, написав диплом по фабианскому социализму. Через год магистратуры Гарварда и еще год в Лондонской школе экономики он завершил диссертацию по экономике в Чикагском университете. Его работа «Неиспользованные ресурсы и экономические потери» разбирала вопросы концентрации, которые заботили его деда, но Дэвид пришел к необходимости свободных рынков и критиковал монополии как контрпродуктивные. Отдавая дань «Стандард Ойл» за наведение порядка в анархичной отрасли, он соглашался с решением суда 1911 года разделить трест. Позже он утверждал: «Некоторые подразделения [ «Стандард Ойл»] теперь крупнее и лучше, чем дед мог бы представить даже всю компанию»51. Такое предпочтение к неоклассической экономике отражало перемены и в семье Рокфеллера, и в американском деловом сообществе.

Покинув Чикаго, Дэвид восемнадцать месяцев месяцев работал неоплачиваемым секретарем мэра Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардиа. Он имел мудрость жениться на пробивной энергичной женщине – Маргарет «Пегги» Мак-Грат, которая дополняла его более отстраненную личность. Она происходила из семьи среднего достатка и не выносила напыщенности, как у Нелсона. С несколько вспыльчивым темпераментом и активистскими склонностями, она уделяла свое время стоящим делам, в том числе спасению побережья Мэна, выращиванию скота и выступала за сохранение фермерских земель. Дэвид посвятил свою карьеру банку Чейз-Манхэттен, поднявшись до поста председателя и став ведущим международным банкиром. Он сказал в одном из интервью, что он был «первым членом семьи после деда, получившим обычную работу в компании и посвятившим значительную часть своего времени предпринимательской деятельности»52.

Самый богатый человек в мире не отказался от бережливых привычек детства, сделавших его уникумом американской коммерции. Однажды в Ормонд-Бич он изучал горящий камин, потом повернулся к дворецкому Майклу и спросил: «Какой длины хворост?» «Четырнадцать дюймов (ок. 35 см), – ответил Майкл. «Как ты думаешь, они будут гореть так же хорошо, если их резать по двенадцать дюймов (ок. 30 см)?» Майкл согласился, что это возможно. «Тогда в следующий раз, когда будут пилить дрова, пусть сделают по двенадцать дюймов»1. Так как двенадцать дюймов дали достаточно света и тепла при меньших расходах, в домашнем хозяйстве это стало новым стандартом. Прижимистость глубоко укоренилась. В одно Рождество он обрадовался, когда сын подарил ему две дюжины мячиков для гольфа и несколько чернильных ручек – именно так он представлял чудесные практичные подарки.

Рокфеллер теперь жил так долго и стал таким знаменитым, что ряд предприимчивых лиц желали нажиться на его славе. В 1930 году Сара С. Деннен, секретарь Торговой палаты Кони-Айленд в Бруклине, Нью-Йорк, нашла дом в Ричфорде, где родился титан. Теперь ветер дул сквозь щели шатающегося дощатого сооружения. Женщине привиделись неожиданные богатства: она разберет дом и отправит его на Кони-Айленд, где около пяти миллионов посетителей за деньги будут посещать новое место поклонения американского капитализма. Сжимаясь при этой мысли, Рокфеллер предпринял легальные шаги, чтобы остановить извлечение прибыли из своего имени. После того как Деннен купила и разобрала строение, адвокаты Рокфеллера обратились к местным властям и властям штата, чтобы не дать перевозить дом по общественным магистралям; груда пронумерованных досок доехала только до Бингемптона.

Во время бума на Уолл-стрит в 1920-х годов Рокфеллер испытывал виноватое возбуждение, играя на бирже, несмотря на упреки Младшего. Если сын присутствовал, когда кто-то упоминал его торги, Рокфеллер, как нашкодивший ребенок, менял тему. Если рынок рос, он радостно раздавал долларовые банкноты, как дивиденды. После завтрака он часто объявлял: «Ну, посмотрим, что я могу сделать, чтобы побороть нищету», – затем торопился в кабинет, чтобы получить свежие цены по телефону или телеграфу2. Когда рынок либо падал, либо взмывал, посланник находил Рокфеллера на поле для гольфа и передавал сложенный листок с ценами акций. Кроме наличных, железнодорожных ценных бумаг, облигаций США и займов Уолл-стрит, Рокфеллер хранил большинство своих денег в компаниях «Стандард Ойл» и мог назвать точное количество акций, которое он держал в каждой из компаний, даже если цифра была пятизначной.