Вторым ехал Глен Бейтман на маломощном мопеде, в сравнении с которым «веспа» Надин смотрелась «харлеем». За спиной Ральфа сидел Ник. Он пригласил всех в дом, который они делили с Ральфом, на кофе и бренди. Стью согласился, Гарольд отказался. Он по-прежнему выглядел напряженным и усталым.

Чертовски разочарован, подумал Стью и отметил, что симпатию к Гарольду, которую он ощутил только сегодня, по-хорошему следовало почувствовать гораздо раньше. Он повторил предложение Ника, но Гарольд только покачал головой. Ответил Стью, что этот день для него закончился и ему лучше поехать домой и лечь спать.

К тому времени, когда Гарольд добрался до дома, его так трясло, что он едва смог вставить ключ в замочную скважину и отпереть входную дверь. Когда же дверь открылась, он буквально влетел в дом, словно боялся, что следом может ворваться кравшийся за ним маньяк. Захлопнул дверь, запер на замок, задвинул засов. Привалился к ней, постоял, откинув голову и закрыв глаза, чувствуя, что вот-вот зальется истерическими слезами. Взяв себя в руки, на ощупь добрался до гостиной и включил три газовых лампы. В комнате сразу стало светло. Сейчас свет его только радовал.

Он сел в свое любимое кресло и закрыл глаза. Когда сердцебиение замедлилось, подошел к камину, поднял плиту, достал «ГРОССБУХ». Это его успокоило. Сюда он записывал все свои долги, неоплаченные счета, набежавшие проценты. Здесь он, в конце концов, расплачивался со всеми.

Он снова сел, пролистал дневник до чистой страницы, после короткой паузы написал: 14 августа 1990 г. Строчил полтора часа, ручка летала взад-вперед, заполняя строку за строкой, страницу за страницей. И пока Гарольд писал, на его лице отражались то жестокая веселость, то праведный гнев, ужас и радость, обида и восторг. Закончив, он прочитал написанное (Это мои письма миру, который никогда не писал мне…), рассеянно массируя ноющую правую руку.

Положил дневник в выемку. Накрыл плитой. Он успокоился. Выплеснул все, что в нем накопилось. Перенес на бумагу ужас, и ярость, и стремление оставаться сильным. Это радовало. Иногда, отписавшись, он нервничал еще сильнее и понимал, что написал лживо или не приложил достаточно усилий, чтобы заточить лезвие правды там, где требовалось резать, требовалось пустить кровь. Но сегодня он убирал книгу умиротворенный и с чистой сове стью. Ярость, и страх, и раздражение целиком и полностью перенеслись на бумажные страницы, а каменная плита надежно укроет их на все то время, пока он будет спать.

Гарольд отодвинул одну из штор и выглянул на улицу. Смотрел на Утюги и думал, как близко подошел к тому, чтобы все равно реализовать свой план, вытащить из кармана пистолет и попытаться уложить всех четверых. Прикончив заодно их вонючий, самодовольный организационный комитет. Им в жизни не удалось бы собрать гребаный кворум.

Но в последний момент истершийся шнур здравомыслия выдержал, не порвался. Он смог разжать пальцы, вцепившиеся в рукоятку револьвера, и пожать руку этому предателю. Ценой каких усилий, он, наверное, никогда не узнает, но, слава Богу, он это сделал. Умение выжидать – признак гениальности, вот он и будет выжидать.

Теперь ему хотелось спать. День выдался долгим и насыщенным.

Расстегивая рубашку, Гарольд выключил две из трех газовых ламп и взял последнюю, чтобы пойти в спальню. Пересек кухню – и остановился как вкопанный, увидев распахнутую дверь в подвал.

Подошел к ней, держа лампу перед собой, спустился на три ступеньки. Страх проник в сердце, изгоняя спокойствие.

– Кто здесь? – позвал Гарольд.

Тишина. Он видел стол для аэрохоккея. Постеры. Стойку с ярко раскрашенными деревянными молотками для крокета в дальнем углу.

Он спустился еще на три ступеньки.

– Есть тут кто-нибудь?

Нет. Гарольд чувствовал, что в подвале пусто. Но страх все равно не отпускал.

Он спустился вниз и поднял лампу над головой. На одной из стен чудовищная тень Гарольда, огромная и черная, как обезьяна в «Убийстве на улице Морг», проделала то же самое.

Что-то не так с полом? Да. Точно.

Он прошел мимо детской железной дороги к окну, через которое Фрэнни влезла в подвал. Увидел светло-коричневую пыль на полу. Поставил рядом лампу. В пыли, четкий, как отпечаток пальца, виднелся след подошвы кроссовки или теннисной туфли… не елочка и не зигзаги, а круги и линии. Гарольд пристально всмотрелся в этот след, стремясь раз и навсегда запечатлеть его в памяти, затем растер пыль ногой. Лицо его в свете лампы Коулмана казалось восковым.

– Ты заплатишь! – негромко выдохнул он. – Кто бы ты ни был, ты заплатишь! Да, будь уверен! Да, ты заплатишь!

Он поднялся по лестнице и обошел весь дом в поисках других следов незваного гостя. Ничего не нашел. Закончил обход в гостиной, сон как рукой сняло. Уже пришел к выводу, что кто-то – возможно, какой-то пацан – залез в дом из любопытства, когда мысль о «ГРОССБУХЕ» вспыхнула у него в голове, как сигнальная ракета в полуночном небе. Мотив преступления лежал на самой поверхности, такой понятный, такой ужасный, а он чуть не упустил его.

Гарольд подскочил к камину, поднял плиту, выхватил «ГРОССБУХ» из тайника. Впервые по-настоящему понял, сколь опасны исписанные им страницы. Если кто-то найдет «ГРОССБУХ», игра закончится. Он это знал по собственному опыту, ведь все началось из-за дневника Фрэн.

«ГРОССБУХ». След кроссовки или теннисной туфли. Означает ли второе, что обнаружено первое? Разумеется, нет. Но откуда такая уверенность? Наверняка знать этого нельзя, и это чистая и жуткая правда.

Он вернул плиту на место и унес «ГРОССБУХ» в спальню. Положил под подушку рядом с пистолетом «смит-вессон», думая, что должен его сжечь, зная, что никогда этого не сделает. Между корочками переплета сосредоточилось все лучшее, что он написал за свою жизнь, единственный текст, рожденный верой и устремлениями души.

Он лег, смирившись с бессонной ночью, которая ожидала его. Мозг лихорадочно перебирал возможные тайники. Под половицей? У дальней стенки буфета? Или воспользоваться старым трюком – поставить на книжную полку, на самом виду, между сборником укороченных романов «Ридерз дайджест» с одной стороны и «Женщиной от А до Я» Марабел Морган – с другой? Нет, слишком смело. Так он не сможет спокойно покинуть дом. Как насчет сейфовой ячейки в банке? Нет, не пойдет. Ему хотелось, чтобы дневник всегда был под рукой.

Наконец он начал погружаться в дрему, и его мозг, освобожденный близостью сна от жестких рамок сознания, поплыл без руля и ветрил, словно подгоняемый ветром пинг-понговый шарик по воде. Гарольд думал: Его надо спрятать, это точно… если бы Фрэнни лучше прятала свой… если бы я не прочитал о том, что она в действительности думала обо мне… ее лицемерие… если бы она…

Гарольд сел, с его губ сорвался короткий крик, глаза широко раскрылись.

Он сидел долго, и через какое-то время его начала бить дрожь. Она узнала? Это был отпечаток обуви Фрэн? Дневники… журналы… гроссбухи…