Мне нравится французская, английская, немецкая культура, но это ничего общего не имеет с русской культурой. Их не занимал человек с его внутренним миром, они смотрели на человека как на кусок мертвой действительности натюрмортизма.

Я твердо убежден в том, что среди советских художников нет и не может быть абстракционистов. Если у кого-то такое увлечение и может появиться, то только временно.

Я считаю, что мои работы, выставленные на выставке в Манеже, формалистичны и заслуживают той справедливой партийной критики, которую они получили. Но художник думает кистью, и мне кажется, что у каждого есть возможность своим творчеством, а не только на словах доказать, что он нужен народу.

Благоприятное впечатление произвели выступления художника И. Глазунова, поэтов Е. Исаева и В. Котова, литературных критиков Д. Старикова и Ю. Суровцева, писателя В. Чивилихина575, композиторов Р. Щедрина и К. Хачатуряна, остро критиковавших ошибочные тенденции в искусстве. В отличие от речи на встрече в Доме приемов 17 декабря на этот раз было гораздо правильнее и осмысленнее выступление Е. Евтушенко.

О своем одобрении мероприятий партии в области литературы и искусства говорили также писатель В. Аксенов, поэтесса Р. Казакова, поэт Р. Рождественский.

в некоторых выступлениях (поэтесса Б. Ахмадулина, поэт Б. Окуджава) чувствовалось стремление представить обстановку в творческих организациях так, будто нет никаких идеологических извращений, а просто идет борьба бездарных людей против талантливых. Высказывались опасения, что после острого осуждения «наверху» формалистических извращений на местах могут учинить «расправу» над инакомыслящими (Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958–1964. С. 382–383).

На квартире у Саца на Арбате Твардовский впервые читал нам обновленного «Теркина на том свете»…

Впечатление сильное. К такой сатире у нас непривычны – удастся ли напечатать? (Знамя. 1990. № 6. С. 92).

Эренбург, как всегда, ищет повода для своей пикассирующей оппозиции.

Белла Ахмадулина, играющая сомнамбулу и лепечущая о том, что поэт – дитя и беззащитен.

Мое выступление понравилось, ибо мне удалось не говорить о себе, а просто прочитать стихи Пастернака памяти Цветаевой.

Все же вечер был неплох (Д. Самойлов. Поденные записи. Т. 1. М., 2002. С. 317).

премьера была назначена на 20 декабря и совпала с премьерой Тринадцатой симфонии. Потому генеральную репетицию провели 22 декабря, а первый спектакль – 26 декабря, взамен «Севильского цирюльника», объявленного в афишах. Так свидетелями возрождения «Катерины Измайловой» оказались те, кто пришел в тот вечер слушать веселую оперу Д. Россини. Афишная премьера состоялась 8 января (С. Хентова. Шостакович. Т. 2. С. 440).

Под Новый год они, – рассказывает Солженицын, – приняли меня в Союз без обычной процедуры, без поручительств, даже сперва без заявления (я для издёвки не дал его в спешке рязанскому секретарю, не хотел давать им росписи, но потом пришлось дослать)576, ещё и прислали мне коллективную поздравительную телеграмму (Соболев, Софронов, Кожевников и другие), а приехал я 31 декабря в Москву – звали меня к себе на Софийскую набережную, собрались там все звали меня, чтобы в полчаса выписать мне московскую квартиру (это – в их руках), – я гордо отказался ехать. Чтобы только не повидаться с «чёрной сотней», чтобы только этого пятна на себя не навлечь, я гордо отказывался от московской квартиры 577 (А. Солженицын. С. 72).