class="p1">— Спасибо, — сказал дед. — Если будут издержки, я извещу вас. Но что выкинул Бун? Вы еще не рассказали.

— Ах, да. Первым они выпустили Как-там-его-звать, и дали маху, потому что они еще ключа из Буновой двери не вынули, а он уже выскочил и прямо на этого…

— Бутча, — сказал я.

— Бутча, — повторила мисс Реба. — Сшиб его одним ударом и навалился. Так что Бун на воле не задержался, только и прогулялся по коридору и обратно в камеру, и его опять заперли, благо ключа еще не успели вынуть. Все-таки поневоле восхитишься… — Она вдруг замолчала.

— Чем? — спросил я.

— Что ты спросил? — сказала она.

— Что он такого сделал, что им надо восхищаться? Вы не сказали. Что он сделал?

— А ты думаешь, пытаться оторвать этому…

— Бутчу, — сказал я.

— Бутчу голову, когда тебя еще из тюрьмы не выпустили, ничего не стоит? — сказала мисс Реба.

— А как он мог поступить иначе? — сказал я.

— Вот это да! — сказала мисс Реба. — Поехали. А то на поезд опоздаем. Так не забудьте прислать счет, — сказала она деду.

— Да зайдите вы в дом, — сказал полковник Линском. — Сейчас будет ужин готов. Поедете ночным в двенадцать.

— Премного вам обязана, — ответила мисс Реба. — Но сколько бы ни гостила ваша жена в Монтигле, когда-нибудь она воротится, и тогда придется вам держать ответ.

— Ерунда, — сказал полковник Линском. — Я пока хозяин у себя в доме.

— Надеюсь, им и останетесь, — сказала мисс Реба. — Ах, да, — обратилась она к Минни. — Покажи им. — Она — Минни — улыбнулась, но не нам, она улыбнулась мне. Это было прекрасно: ровная, прочная, беспорочная, безупречная фарфоровая дуга, в центре которой, сжатый, можно сказать, страстно стиснутый с двух сторон, сиял вновь обретенный золотой зуб, казавшийся больше трех простых белых вместе взятых. Затем она опять сомкнула губы, спокойная, безмятежная, опять неприкосновенная, опять неуязвимая настолько, насколько хрупкая вязь костей и плоти, подвластная любой случайности, может притязать, предъявлять права на Неуязвимость.

— Вот и все, — сказала мисс Реба. Отец Маквилли завел мотор и сел в машину; она тронулась. Дед и полковник Линском повернулись и пошли к дому, я тоже двинулся за ними, но за спиной у меня прогудел рожок, негромко, всего один раз, и я обернулся. Машина остановилась. Сэм стоял возле нее и махал мне рукой.

— Иди сюда, — сказал он. — Мисс Реба зовет на минутку. — Он не спускал с меня глаз, пока я подходил, — Почему ни ты, ни Нед не предупредили меня, что лошадь и в самом деле придет первая? — спросил он.

— Я думал, вы и так знали, — сказал я. — Я думал, мы потому сюда и приехали.

— Конечно, конечно, — сказал он. — Нед мне говорил. Ты говорил. Все говорили. Но почему никто не заставил меня поверить? Само собой, я не внакладе. Но мне бы хватку мисс Ребы, я бы, может, товарный вагон окупил. Держи, — сказал он. Это была плотная пачка денег, банкнот. — Это Недовы. Передай ему: когда в другой раз откопает лошадь, которая не хочет выигрывать скачки, пусть не тратит время на разъезды, а прямо даст мне телеграмму. Мисс Реба облокотилась на раму, суровая и красивая. Эверби сидела рядом с ней, не шевелясь, но такая большая, что невозможно было не поглядеть на нее. Мисс Реба сказала:

— Я тоже не думала не гадала, что под конец угожу здесь в тюрьму. Правда, я, наверно, и наоборот не думала — что не угожу. В общем, Сэм и за меня поставил. Я дала пятьдесят за мистера Бинфорда и пять за Минни. Сэм выиграл три к двум. Я, то есть мы хотим пополам с тобой выигрыш поделить. Сейчас-то у меня столько наличных при себе нет, еще эта сегодняшняя поездка свалилась на голову…

— Мне не надо, — сказал я.

— Так и знала, что ты это скажешь, — сказала она. — Потому и дала Сэму еще пять, чтобы он и за тебя поставил. Тебе причитается семь с половиной долларов. Держи, — она протянула руку.

— Мне не надо, — повторил я.

— Что я вам говорил? — сказал Сэм.

— Из-за того, что деньги игровые? — спросила она. — Ты и это обещал? — Я не обещал. Быть может, азартные игры пока не приходили маме в голову. Но мне этого никому и обещать не надо было. Только я не знал, как объяснить мисс Ребе, я и сам толком не знал — почему: разве что я это делал не ради денег, деньги были самое маловажное, а просто раз мы в это влезли, я обязан был продолжать, обязан завершить начатое, я и Нед, даже если бы остальные отступились; словно только заставив Громобоя скакать и прискакать первым, могли мы оправдать (не избежать последствий, а только оправдать) себя хотя бы в какой-то мере. Не надеясь придать благовидность началу, то есть тому, что Бун и я умышленно и добровольно начали четыре дня назад в Джефферсоне, но и не увиливая, не уклоняясь, завершить то, что сами затеяли. Но я не знал, как объяснить. Поэтому я сказал:

— Не обещал. Но мне не надо.

— Брось ты, — сказал Сэм. — Бери и дай нам уехать. Нам нужно поспеть на поезд. Отдай Неду или тому старикану, который ночью с тобой нянчился. Уж они найдут, куда их пристроить. — Так что я взял деньги, две пачки — толстую и тоненькую. А Эверби так и не шевельнулась ни разу, сидела неподвижно, положив руки на колени, большая, чересчур большая для разных мелочей. — Ну хоть по голове ее погладь, — сказал Сэм. — Нед ведь не учил тебя бить лежачего?

— Не хочет, — сказала мисс Реба. — Поглядите на него. Эх вы, мужчины. И ведь этому всего одиннадцать. Ну какая, к черту, разница — одним больше, одним меньше? Да она с воскресенья только и доказывала, что покончила с этим. Напилил бы ты в жизни столько бревен, сколько она, какая, к черту, была бы разница — одним бревном больше, одним меньше, если уже и договор расторгнут, п вывеска снята? — Так что я обошел машину и встал с другой стороны. Но она по-прежнему сидела не двигаясь, чересчур большая для разных мелочей, такая большая, что всякие незначительные, пустяковые отметины выглядели на ной так же, как птичий помет на рекламном щите или па турецком барабане; она сидела — и все, чересчур большая, чтобы даже съежиться, пристыженная, потому чю (Нед был прав) губа у нее немного распухла, но главное — под глазом был фонарь; даже обыкновенный синяк на ней не мог казаться обыкновенным, он был больше, заметнее, чем