сколько в нем было похвальных душевных свойств, столько же и непохвальных. Я это говорю для того, чтобы было ясно, что я не выражаю [свое] расположение и беспристрастен, ибо говорят: “*В подобных случаях судят по наиболее преобладающему и большому. Достойный [человек] тот, в котором добродетели сокрыты, тогда как поступки его соответствуют им, хотя бы его пороки уничтожали его похвальные деяния*”. Наивысшая добродетель эмира Абу-л-Аббаса заключалась в том, что уста его были закрыты для сквернословия, непристойностей и всякого вздора. Я, Бу Рейхан, служил ему семь лет и не слышал, чтобы с уст его срывались бранные слова. Самое последнее ругательство, когда он бывал разгневан, было слово — собака!

Между ним и эмиром Махмудом установилась крепкая дружба. Они заключили между собой договор и туда [в Хорезм] привезли благородную Кальджи, дочь эмира Себук-тегина; она осталась в гареме Абу-л-Аббаса. Завязалась переписка, обмен любезностями и взаимное одаривание. Во всех делах Абу-л-Аббас держал сторону эмира Махмуда и до чрезвычайности соблюдал вежливую скромность настолько, что когда сидел за вином, то в тот день призывал самых именитых родичей, свитских, недимов и царевичей Саманидов, кои находились при его дворе, и прочих, приказывал с почестями привести и усадить послов, прибывших с разных сторон. Когда он брал в руки третью чашу, он вставал, поминал эмира Махмуда и снова садился. Все люди стояли на ногах, каждого он жаловал отдельно, а они лобызали землю и продолжали стоять, покамест он кончал со всеми. Тогда он давал знак садиться. Появлялся служитель и следом за ним доставляли вознаграждение музыкантам и певцам: каждому дорогого коня, одеяние и кошелек, а в нем две тысячи диремов.

/669/ Сторону эмира Махмуда он соблюдал до такой степени, что повелитель верующих ал-Кадир биллях, да будет над ним милость Аллаха, прислал ему халат, жалованную грамоту, стяг и почетный титул *Око державы и Краса мусульманской общины[1528]* через Хусейна, начальника паломников в Мекку. Хорезмшах рассудил, что не следует, чтобы эмир Махмуд принял сие за обиду, вступил бы в спор и говорил, зачем, дескать, он без моего посредства принял от халифа халат и пользуется такими щедротами и преимуществом. Во всяком случае, ради соблюдения добрых отношений он послал меня[1529] встретить посла на полпути в пустыне. Я тайком принял от него щедрые дары, доставил в Хорезм и вручил ему, а он велел их спрятать, дабы сохранить благоприятное положение. [Их] не показывали и лишь потом, в то время, когда сей царский дом должен был пасть, их объявили, покуда не сбылось и не произошло то, что произошло.

В Хорезмшахе мягкости и доброты было весьма много. Однажды он пил вино, слушая игру на руде и делая много замечаний по части изящной словесности, ибо был человек весьма ученый и просвещенный. При нем был я и еще другой, коего звали Сахри[1530], человек весьма ученый и образованный, который красно говорил и искусно составлял бумаги, однако очень невежливый, ибо прирожденного чувства приличия в нем не было нисколько, а говорят, что *прирожденное чувство приличия лучше, нежели заученная благовоспитанность*. Сахри держал в руке чашу с вином и собирался выпить. Дежурные лошади, коих держали во дворце, [вдруг] заржали, и одна испустила громкий ветер. “*В ус пьющему!*”, — произнес Хорезмшах. Сахри по несдержанности и невоспитанности отшвырнул чашу. Я испугался, решил, что Хорезмшах прикажет отсечь Сахри голову, но он не приказал, а рассмеялся, оставил это без внимания и пошел стезей мягкосердечия и великодушия. А я, Бу-л-Фазл, слышал в Нишабуре от ходжи [Абу] Майсура Са'алиби, сочинителя книги “Драгоценная жемчужина века о похвальных деяниях современников”[1531] и многих других книг — он ездил в Хорезм и некоторое время был в недимах у сего хорезмшаха и написал в честь его несколько сочинений — он рассказывал, дескать, однажды мы были на пиру и беседовали об изящной словесности; шел разговор о мнениях. Хорезмшах сказал: “*Мой помысел — книга и чтение ее, возлюбленная и любование ею, благородный человек и забота о нем*”.

[Еще] Бу Рейхан рассказал: Хорезмшах выехал [из дворца] /670/ выпить вина. Подъехав к моему помещению, он велел меня позвать. Я опоздал к нему, он уже довел коня до моего дежурного помещения и собирался спуститься наземь. Я облобызал землю и всячески заклинал его не сходить с коня, он ответил:

*Знание — самое превосходное из владений,

Все стремится к нему, само же оно не приходит*.

А потом сказал: “*Не будь таких законов в бренном мире, не мне бы тебя звать, ибо высоко знание, а не я*”. Может быть, он читал известия о Му'тадиде[1532], повелителе верующих, потому что я там видел, что однажды Му'тадид, взяв за руку Сабита бен Курра[1533], ходил по саду. Внезапно он убрал руку. Сабит спросил: “О повелитель верующих, почему ты убрал руку?” Тот ответил: “*Моя рука лежала поверх твоей, но ведь высоко стоит знание, а не я*”. *А Аллах знает лучше!*

О ПРИЧИНЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ ЦАРСТВА ЭТОГО ДОМА[1534] И ПЕРЕДАЧИ ЕГО ХАДЖИБУ АЛТУНТАШУ, ДА БУДЕТ НАД НИМИ МИЛОСТЬ АЛЛАХА!

С внешней стороны отношения между эмиром Махмудом и эмиром Абу-л-Аббасом, хорезмшахом, были очень хорошие. Дружба была подтверждена, заключены договор и обязательства. Потом, после войны с Узгендом, эмир Махмуд пожелал, чтобы между ним и ханами [тоже] была бы дружба, обязательство и договор. По этому делу ездили серхенги. Эмир Махмуд выразил свою волю, чтобы вместе с его послами был и посол хорезмшаха, дабы то, что будет происходить во время заключения договоров с ханами, было на его глазах. Хорезмшах на это не согласился, не подчинился и написал, сказав в ответ: “*Не сотворил Аллах человеку два сердца внутри его*[1535]. Вследствие того, что я из среды эмиров, я с ханами никаких отношений не поддерживаю и ни за что никого к ним не пошлю”.

С одной стороны эмир Махмуд ответ этот от него принял, а с другой стороны в сердце его вселилось отчуждение, он стал подозревать хорезмшаха и сказал везиру Ахмеду, сыну Хасана: “Кажется, сей человек с нами не прямодушен, что говорит подобного рода слова”. Везир ответил: “Я им кое-что предложу, от чего станет ясно, прямодушен ли с нами этот народ или нет”, — и рассказал, что сделает. Эмиру пришлось по душе. Везир тайно сказал послу хорезмшаха: “Что за никчемные мысли государю /671/ твоему приходят на ум, что говорит он такие