– И что?

– Да то, что лично я тоже поостерегся бы выкладывать тебе какую-нибудь тайную правду, если бы вдруг ее узнал. Потому что для начала ты просто не согласишься с услышанным. Нет, нет и нет. Отстаньте от меня со своими бреднями! Потом, какое-то время спустя, ты обдумаешь полученную информацию и непременно попытаешься сделаешь из нее трагедию, причем совершенно вне зависимости от того, нравится она тебе или нет…

Я рассмеялся. Хотя, конечно, с гораздо большим удовольствием швырнул бы в него что-нибудь тяжелое. Но это совершенно бессмысленно: во-первых, Шурф увернется, а во-вторых, он терпеть не может беспорядок. И мне же самому придется собирать раскиданные предметы. А заниматься уборкой мне лень – сейчас и вообще всегда.

– …а потом ты Мир наизнанку вывернешь, лишь бы сказанная тебе правда стала неправдой, – закончил он. – Просто чтобы настоять на своем. И какой, скажи на милость, во всем этом смысл? Нет уж, додумывайся до правды о себе самостоятельно. Так всем будет спокойнее.

– Ужасный ты человек, – вздохнул я. – Какой гнусный поклеп ни возведешь на ближнего, все равно оказываешься прав. Особенно если этот ближний я. И что с тобой, спрашивается, делать?

Шурф задумался.

– Главное – не кормить, – наконец сказал он. – Все остальное на твое усмотрение.

– А почему это вдруг не кормить?

– У меня за плечами ужин со Старшими Магистрами. То еще испытание, потому что по моему аппетиту эти наблюдательные люди определяют степень моего доброго к ним отношения. А поскольку никаких претензий к их поведению у меня в последнее время нет, пришлось приводить свои действия в соответствие со смыслом невербального высказывания, в которое по общей негласной договоренности превратилось совместное употребление пищи. Все-таки множественность коммуникативных слоев порой доставляет изрядные неудобства. Я бы предпочел объясняться со своими подчиненными только словами. Но, к сожалению, чужое восприятие невербальных сигналов и их интерпретация – не та область, где можно быстро установить свои порядки. На такие изменения требуется время.

– Да уж, – растерянно подтвердил я, судорожно пытаясь вспомнить хотя бы одно умное слово, достойное украсить нашу беседу. И чтобы в нем было не меньше пяти слогов!

Не получилось. Но не потому что у меня такой уж бедный словарный запас. Просто нас отвлекли.

Дальняя дверь, ведущая в коридор, приоткрылась, и в гостиную вперевалку вошли кошки. Ну, то есть кошка и кот, Элла и Армстронг, здоровенные мохнатые обормоты, которые, если говорить о физическом развитии, все еще являются котятами и, следовательно, продолжают расти.

Штука в том, что в Мире коты, собаки и другие звери живут подолгу и взрослеют, соответственно, очень медленно. Последнее обстоятельство до сих пор совершенно не укладывается у меня в голове; к счастью, мое активное интеллектуальное участие в постепенном росте кошек не требуется, и я могу позволить себе сколько угодно ничего не понимать без всякого ущерба для процесса. Каких размеров мои домашние питомцы достигнут еще полдюжины лет спустя, когда наконец станут считаться взрослыми, я даже думать не хочу. Но заранее рад, что Мохнатый Дом – одно из самых просторных жилых помещений в Ехо. Есть надежда, что в нем все-таки останется немного места для меня. Например, кабинет в башне. Туда они к тому времени, пожалуй, просто не протиснутся.

Вслед за кошками, как и следовало ожидать, появилась Базилио. Армстронг и Элла – ее неотлучная свита. До появления Базилио котята не особо привязывались к людям, но в нее влюбились с первого взгляда, причем еще в ту пору, когда девочка наша выглядела как ужасающий василиск.

Строго говоря, она и есть ужасающий василиск, вернее, изрядно смахивающая на василиска овеществленная иллюзия с головой индюка, рыбьим туловищем, лисьим хвостом и самым дружелюбным в Мире нравом. Симпатичной рыжей девицей Базилио выучилась быть гораздо позже, при помощи леди Сотофы. Самое удивительное, что чудесное превращение совершенно не испортило ее характер. А ведь быть хорошим человеком гораздо труднее, чем славным чудовищем.

Но чего только не бывает.

Вот и сейчас, застав нас в гостиной, Базилио исполнила свой коронный трюк – обрадовалась. Ничего особенного она при этом не сделала и не сказала, но даже если бы мы с Шурфом были двумя спившимися портовыми нищими, давным-давно утратившими смысл жизни, мы бы незамедлительно обрели его снова. Мы его, впрочем, и так обрели – дополнительно, в довесок к уже имеющемуся. Но не то чтобы я был против, лишний смысл жизни никогда не повредит.

Следующим номером программы стало появление на столе напитков. Этот процесс у Базилио отработан в совершенстве. Стоит ей войти в комнату и увидеть гостей, можете быть уверены, что и минуты не пройдет, как появится слуга с напитками, причем именно теми, которые по душе собравшимся. Что в моем доме – та еще задача, народу здесь бывает много, и вкусы у всех разные. Однако все всегда остаются совершенно довольны. И это касается не только напитков. Прежде в Мохнатом Доме, как и в любом из моих жилищ, царила обаятельная атмосфера предапокалиптического хаоса, но вскоре после появления Базилио здесь как-то незаметно установилась почти пугающая идиллия. Теперь у нас все происходит вовремя, без сбоев и как бы само собой. При Базилио даже дворцовые повара, бывшие прежде главным неизбежным злом моей здешней жизни, стали готовить не то чтобы шедевры, но нормальную вкусную еду. А это уже попрание основ, в своей возмутительности граничащее с чудом.

Не то чтобы я взваливал на Базилио организацию нашей жизни. Мне бы такое и в голову не пришло. Я из тех мягкосердечных злодеев, которым проще проглотить человека живьем, чем заставить его тяжело трудиться – при том, что я терпеть не могу сырое мясо. Базилио взялась за хозяйство Мохнатого Дома совершенно добровольно. Думаю, дело в том, что она слишком часто оставалась дома одна, вот и нашла себе развлечение – собирать из разрозненных деталей быта идеальную домашнюю жизнь, как сложную головоломку. И весьма в этом преуспела, что неудивительно, головоломки – ее конек. Один из множества.

В общем, Базилио немного замешкалась на пороге, тут же отступила в сторону, пропуская слугу с подносом, а потом наконец спросила:

– Можно я с вами немножко посижу?

Вот интересно, кем надо быть, чтобы сказать ей «нельзя»?

Когда Базилио уселась в кресло рядом со мной, я заметил, что веки у нее подозрительно красные. А глаза как-то немного чересчур ярко блестят. И рыжие кудри уныло свисают вдоль лица вместо того, чтобы задорно торчать во все стороны. Все это означало, что она совсем недавно ревела. Меня не проведешь.

– Что стряслось, дружочек? – спросил я. – Кто тебя обидел? Кому голову откусить?

Уменьшительно-ласкательные суффиксы все-таки прокрались в мой лексикон. Но это не беда, когда в доме обитает столь подходящий объект для их применения.

Честно говоря, я заранее не сомневался, что никто Базилио не обижал, сама какое-нибудь горькое горюшко себе сочинила. Просто всякой юной барышне полезно твердо знать, что она всегда под надежной защитой – от кого и чего угодно. Я бы и сам от подобного знания не отказался, но мне оно по ряду причин не положено. А ей – да.