— Саруман здесь.

— Что?

— Полчаса назад он приехал в Росгобел. Ни о чем не спрашивай, я знаю не больше твоего. — Он отрывисто бросил Эллоиру: — Коней — мне и Митрандиру. Выясним все на месте, — добавил он Гэндальфу. — Не нравится мне все это…

***

В очаге негромко потрескивали угли, и в их красноватом свете чернильница-крысиный череп, стоящая на столе, казалась залитой кровью.

Мёрд сидел возле очага, ссутулившись, разглядывая сквозь выпуклое стекло какой-то желтоватый пергамент и время от времени потирая длинные паучьи пальцы. Гомба, опустившись на корточки, массивной темной фигурой глыбился в углу помещения; у тролля, видимо, подошло время ужина — на полу меж его ног стояла большая плетеная корзина с какой-то снедью. Время от времени Гомба запускал туда лапу, выуживал небольшой капустный кочан, вареную свёклину или какой-нибудь ещё менее аппетитный трофей и, облизываясь, с урчанием, чавканьем и похрюкиванием отправлял его в рот. По его скошенному подбородку текла слюна, щеки были вымазаны свекольным соком, маленькие глазки лоснились, будто кусочки масла, и на чумазой роже, состоящей, казалось, из одних только раздувающихся ноздрей и клыкастой пасти, было написано такое откровенное поросячье удовольствие, что Гэджа передернуло от отвращения.

Ни Каграта, ни кого-либо из пленников в пыточной не имелось. По крайней мере, папаша закован в колодки не был и на дыбе не висел, но Гэдж был так растерян и выбит происходящим из колеи, что никак не мог решить, что́ это может значить, и как ему, Гэджу, сейчас сто́ит к этому относиться.

Усаженный на крепкую, привинченную к полу деревянную лавку, он смотрел в стол прямо перед собой, не слишком-то желая встречаться взглядом с дознавателем, которым (предсказуемо) оказался не Кхамул — какой-то другой субъект в темном одеянии и темном плаще. Гэдж не знал его имени, а представиться назгул не удосужился. К тому же дознавателю отчего-то не сиделось на месте — он медленно ходил по помещению от стены к стене, опустив голову на грудь, заложив руки за спину и ступая так твердо и тяжело, точно при каждом шаге вколачивал в пол по гвоздю. Наконец, словно припомнив о существовании Гэджа, остановился напротив него:

— Что ты можешь рассказать о Шарки, мальчишка?

Орк по-прежнему не поднимал глаз от тёмной, испятнанной кляксами поверхности стола. Шелестящий голос назгула так неприятно скреб слух, что у Гэджа щемило зубы, будто от глотка студёной воды. Внезапно вспомнилась тесная каморка Шмыра, страх, холод, жуткий, раздирающий темноту и самую ткань мироздания нечеловеческий вопль, горячий и лихорадочный шёпот Гэндальфа: «Не поддавайся ему! Не поддавайся, ради Творца!»

Если бы это было так просто — не поддаваться…

— А что вы… хотите услышать? — спросил Гэдж, с трудом заставляя себя ворочать вялым, как тряпочка, языком.

Дознаватель внимательно смотрел на него. Как и у Кхамула, у назгула не было лица — то, что имелось под капюшоном, было закрыто металлической маской, — и это внушало страх, сковывающий, обессиливающий трепет, болезнетворной волной разливающийся по телу. Всё внутри Гэджа стыло под этим взглядом — и в то же время окружающее воспринималось как-то опосредованно, отстранённо, точно происходило не с ним, а с кем-то другим, каким-то не особенно умным, не слишком везучим и не вызывающим никакого сочувствия персонажем дурацкой сказки с предсказуемым и несчастливым финалом.

— Вопросы здесь задаю я, — наконец сказал дознаватель — очень веско и подчёркнуто спокойно. — Но у тебя весьма интересный… ход мыслей. Ты всегда говоришь собеседнику то, что он хочет услышать?

— Не всегда, — пробормотал Гэдж.

Мёрд едва слышно хмыкнул из своего угла.

Назгул молчал. Отступил в дальний угол, к полочке со всяким пыточным инструментом, взял орудие, похожее на когтистую лапу, ловко крутанул его в руке, задумчиво тронул пальцем острие одного из «когтей». Вновь перевёл взгляд на Гэджа:

— Шарки говорил тебе что-нибудь о себе? О своем прошлом? О своих планах?

Гэдж сглотнул наполнившую рот вязкую слюну.

— Нет. Он мне… ничего не говорил.

— Совсем ничего?

— Он просто поручал мне варить снадобья и делать… всякую необходимую работу. Больше ничего… А что с ним случилось?

Глупо улыбаясь, он поднял глаза на собеседника — и вновь поспешно устремил их в стол, напоровшись на взгляд назгула, будто на острый нож. Дознаватель несколько секунд молчал, потом бросил крюк обратно на полку, рывком шагнул вперед и положил на стол перед Гэджем несколько исписанных бумажных листов.

— Чья это работа?

Гэдж поперхнулся.

Он сразу опознал свою руку: обрывочные врачебные записи и вчерашний унылый опус про Прекрасную Деву и Странствующего Менестреля. Видимо, спрятанные под соломенный тюфяк бумаги нашли при обыске… И что теперь было делать? Честно признать содеянное? Или уйти в отказ: ничего не знаю? Попытаться соврать, состроить дурачка? Сказать, что это принадлежит Шарки? Но образец саруманового почерка у назгулов наверняка есть, а попытка солгать может быть расценена не в его, Гэджа, пользу…

— Моя, — прошептал он едва слышно. — Это… мои записи.

Назгул не удивился. Металлическая маска надежно скрывала от мира все его чувства — которых, возможно, у него и вовсе не имелось.

— Кто научил тебя грамоте?

Гэдж попытался припомнить, что́ он говорил Каграту — тогда, еще при первом знакомстве, на дороге через болота. То, что известно папаше — наверняка известно и визгунам… Требовалось собраться с мыслями и быть откровенным с назгулом до такой степени, до какой это только было возможно.

— Тот… человек, у которого я жил до того, как попал в Крепость.

— Какой человек? — Маска говорила, не разжимая губ. От этого становилось холодно в животе, и Гэдж старался на собеседника не смотреть.

— Старик, что живёт в лесу. Тут, неподалёку.

— Как его зовут?

— Он велел называть себя Радагастом.

— Как давно ты у него жил?

— Давно… С тех пор, как себя помню.

— Как ты оказался в Дол Гулдуре?

— Случайно… Я вышел к краю болот и попался на глаза оркам… Они привели меня сюда.

— В качестве пленника?

— Получается, так.

— Каграт о тебе не доложил.

Гэдж по-прежнему изучал трещинки на поверхности стола.

— Он признал во мне… родича. Может быть, поэтому…

Назгул медленно наклонился, протянул руку и, пальцем взяв Гэджа под подбородок, рывком вздернул его голову, чтобы заставить смотреть себе в лицо — в бесстрастную, как щит, металлическую маску.

— И ты никогда не хотел вернуться? Туда, в лес?

Гэдж замер. Глотнул. Палец дознавателя упирался в его подбородок, как железный штырь. Орк с трудом удержался от того, чтобы не зажмуриться — взгляд назгула, пристальный, исходящий из прорезей маски, леденил