Солнцу. И Солнце сперва стало слегка пригревать, а человек понемногу принялся снимать с себя все лишнее. Тогда Солнце припекло посильнее: и кончилось тем, что человек не в силах был вынести жары и побежал купаться в ближайшую речку.

Басня показывает, что часто убеждение бывает действеннее, чем сила.

КРЕСТЬЯНИН И ЕГО СЫНОВЬЯ. Сыновья у крестьянина вечно ссорились. Много раз уговаривал он их жить по-хорошему, но никакие слова на них не действовали; и тогда он решил убедить их на примере. Он велел им принести пучок прутьев; и когда они это сделали, дал им эти прутья все разом и предложил переломить. Как они ни силились, ничего не получалось. Тогда отец развязал пучок и стал давать прутья по одному; и они без труда их ломали. Тогда сказал крестьянин: «Так и вы, дети мои: если будете жить дружно меж собою, то никакие недруги вас не одолеют; если же начнете ссориться, то осилить вас будет всякому легко».

Басня показывает, что насколько непобедимо согласие, настолько бессилен раздор.

ВОРОН И ЛИСИЦА. Ворон унес кусок мяса и уселся на дереве. Лисица увидела, и захотелось ей заполучить это мясо. Стала она перед вороном и принялась его расхваливать: ужи велик он, и красив, и мог бы получше других стать царем над птицами, да и стал бы, конечно, будь у него еще и голос. Ворону и захотелось показать ей, что есть у него голос; выпустил он мясо и закаркал громким голосом. А лисица подбежала, ухватила мясо и говорит: «Эх, ворон, кабы у тебя еще и ум был в голове, – ничего бы тебе больше не требовалось, чтоб царствовать».

Басня уместна против человека неразумного.

ВОЛК И ЯГНЕНОК. Волк увидел ягненка, который пил воду из речки, и захотелось ему под благовидным предлогом ягненка сожрать. Встал он выше по течению и начал попрекать ягненка, что тот мутит ему воду и не дает пить. Ответил ягненок, что воды он едва губами касается, да и не может мутить ему воду, потому что стоит ниже по течению. Видя, что не удалось обвинение, сказал волк: «Но в прошлом году ты бранными словами поносил моего отца!» Ответил ягненок, что его тогда еще и на свете не было. Сказал на это волк: «Хоть ты и ловок оправдываться, а все-таки я тебя съем!»

Басня показывает: кто заранее решился на злое дело, того и самые честные оправдания не остановят.

Тот, кто составлял эти сборники, не заботился о литературном мастерстве: он думал только о простоте, ясности и общедоступности. Стиль эзоповых басен сух, как либретто. Читателя интересовали в них не красоты стиля, а уроки житейской мудрости. Но эта же сосредоточенность на содержании и равнодушие к форме определили и дальнейшую судьбу басни в литературе. Смены литературных мод, погрузившие в невозвратное забвение столько ценнейших художественных произведений, не коснулись басни: она без ропота и ущерба передавала свои стойкие идеи любой словесной моде, пересказывала их заново и заново, переводила с языка на язык, в зависимости от требований времени и публики придавала им вид то проповеди, то занятной сказки, – и это дало ей возможность пережить крушение античной культуры, пережить средние века и дойти до современного читателя.

Пифагор

Бюст Пифагора. Рим. Капитолийский музей. Wikimedia Commons / 4C ~ commonswiki

Пифагора считают первым религиозным мыслителем и наставником Эллады, создавшем законченное вероучение. По происхождению он был иониец, и родился около 580 г. до Р.Х. на острове Самос. С раннего детства Пифагор, как свидетельствует его биограф Порфирий, показал большие способности ко всем наукам. В юности он обучался в Тире у халдеев и овладел всей их мудростью. Потом он учился у нескольких ионийских мудрецов, в том числе у известного натурфилосо фа Анаксимандра из Милета, а для того чтобы изучить математику и высшую богословскую мудрость специально ездил в Египет. Пишут, что самосский тиран Поликрат, который был большим другом египетского фараона Амасиса, дал Пифагору рекомендательное письмо к гелиопольским жрецам. Кроме Гелиополя Пифагор побывал в Мемфисе, а потом поселился в Диосполе. Тамошние жрецы, несмотря на наказ Амасиса, очень неохотно открывали чужаку свое тайное учение. Чтобы отпугнуть Пифагора от его замыслов, они при посвящении подвергли его безмерным тяготам, назначая ему задания трудные и противные эллинским обычаям. Однако он исполнял их с такой готовностью, что они в недоумении допустили его и к жертвоприношениям и к богослужению, куда до этого не допускался никто из чужеземцев. Диоген сообщает, что Пифагор хорошо знал египетский язык и мог читать египетские тексты, причем не только обычные, но и такие, смысл которых понятен лишь посвященным. Возможно, в Египте Пифагор почерпнул одно из главных положений своего будущего вероучения: каждый должен стремиться к тому, чтобы внутренне и внешне сделаться достойным человеком и осуществить себя как нравственное произведение искусства. Ведь египетские жрецы в то время, в отличие от греческих, не только составляли нечто вроде сословия и получали соответственное образование, но также вели особый, нравственный образ жизни, придерживаясь особых правил поведения. Поэтому вполне вероятно, что именно в Египте у Пифагора зародилась мысль о его будущем союзе, представляющем собой прочное сожительство людей, соединившихся вместе для целей умственной и нравственной культуры.

Возвратившись в Ионию, Пифагор устроил у себя на родине училище, но когда ему исполнилось сорок лет, он, тяготясь тиранией Поликрата, навсегда переселился в южную Италию, в город Кротон. Здесь он с самого начала стал пользоваться глубоким уважением граждан как человек много странствовавший, многоопытный и дивно одаренный судьбой. Вместе с тем он обладал величавой, благородной внешностью; красота и обаяние были у него и в голосе, и в обхождении и во всем его поведении. Сперва он взволновал своими речами городских старейшин; потом, по просьбе властей, обратил свои увещания к молодым; и наконец стал говорить с мальчиками, сбежавшими из училища, и даже с женщинами, которые тоже собрались на него посмотреть. Все это умножило его громкую славу и привело к нему многочисленных учеников, как мужчин, так и женщин. По словам Никомаха, первыми слушателями его были около двух тысяч человек. Пифагор так пленил их своими рассуждениями, что ни один из них не вернулся домой, а все они вместе с детьми и женами устроили огромное училище, поселились при нем, а указанные Пифагором законы и предписания соблюдали ненарушимо, как божественные заповеди. Из этого училища вырос в дальнейшем знаменитый пифагорейский союз. По духу и своей организации он более всего походил на религиозный орден. Его