Гланц проницательно отметил, что «через четырнадцать лет такой стратегии Иван отбросил всякую видимость невмешательства и вторгся в Литву, присоединив значительную часть ее территории. Не подлежит сомнению, что на Украине мистер Путин ведет долгую игру»[1690].

Джеймс Шерр, один из ведущих экспертов по современной Украине, также обращался к этой теме. В контексте более широкого конфликта, чем тот, который начался в восточных областях Украины в 2014 г., он так охарактеризовал гибридную войну:

Все так, но Шерр написал свою статью до того, как начались интенсивные боевые действия с использованием большого количества танков, тяжелой полевой артиллерии, систем залпового огня, беспилотных летательных аппаратов (дронов), а также электронных станций постановки помех и детекторов, появившихся на востоке Украины[1692]. Поддерживаемые Россией силы прекрасно умели использовать современные формы тактики «совместных боевых действий», а также методы информационной войны. Использование ими дезинформации в Крыму или в этом конфликте старо как мир — это не что иное, как еще одна разновидность обмана. Однако дезинформация относится скорее к стратегическим, чем тактическим или оперативным инструментам. Она остается основой политических и военных действий с целью запутать и дезорганизовать противника, отсрочить его ответ.

Как проницательно заметил Эндрю Монахэн, использование «ярлыка гибридности служит для маскировки обычных аспектов войны на востоке Украины»[1693]. Таким образом, следует проявлять осторожность, делая выводы из последних войн в Крыму, особенно при экстраполяции их в будущее. Герасимов в своей статье подчеркивал:

Таким образом, ирония операции «Русская весна» заключается в том, что на Западе некоторые восприняли ее как некую новую разновидность войны. Но она не может служить шаблоном, и ее следует рассматривать в соответствующем контексте — конкретная реакция на особый набор обстоятельств, самыми важными из которых были присутствие военных баз и поддержка большинства местного населения. На Донбассе и украинские, и пророссийские силы (а также их марионетки) действовали совсем иначе. Там шли интенсивные бои, похожие на сражения на территории между Доном и Днепром в 1943 г., во время Великой Отечественной войны, хотя и с использованием современных вооружений. Будущий конфликт не обязательно будет похож на то, что происходило в Крыму или на востоке Украины, не говоря уже об Афганистане, Ираке или Сирии. Подробный анализ оперативных методов, использованных российскими силами в Крыму в феврале 2014 г., может отвлечь внимание от того, как Россия мобилизовала свои информационные, экономические и военные ресурсы для достижения политических целей.

Термин «гибридная война» придумали вовсе не российские военные. Российские комментаторы просто использовали заимствованный термин hybrid warfare для описания «того, что Запад в настоящее время ведет с Россией»[1695]. Главная цель маскировки — ввести противника в заблуждение относительно ваших истинных намерений, создавая полностью правдоподобный ложный след. Поэтому большое внимание, которое в советской и российской военной доктрине уделялось дезинформации, обману и внезапности, по-прежнему заслуживает тщательного изучения: убедительным примером может служить присоединение Крыма в 2014 г.[1696].

По всей видимости, из событий 2014 г. в Севастополе, Крыму и на востоке Украины следует извлечь важный урок общего характера. Если «неявная» война действительно соответствует своему названию, то она должна развиваться в неявном виде. Если ее цели, способы и средства становятся слишком очевидными, то она больше не заслуживает такого названия. То есть попытки слишком точно ее кодифицировать, вероятно, обречены на провал — как и стремление определить начало кризиса, включающего эту неявную войну. Решительный враждебный акт всегда будет маскироваться уклончивостью и отрицанием. Поэтому конфликт может уже развернуться в полную силу, прежде чем его увидит обороняющаяся сторона. Это проявление многомерной войны — всего лишь дальнейшее развитие политического замысла.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О РОССИИ, УКРАИНЕ И КРЫМЕ

В конечном итоге действия в Севастополе, Крыму и на востоке Украины объяснялись тем, что Российская Федерация под руководством президента Путина чувствовала себя обязанной защитить свои жизненно важные национальные интересы. Другими словами, несмотря на неприятие международного сообщества, цель оправдывает средства, а использованные методы казались наиболее подходящими в данной ситуации. Если выразиться еще прозаичнее, как Тим Джуда в убедительной работе «На войне: Украинские истории» (In Wartime: Stories from Ukraine), Путин присоединил Крым, «потому что мог». В этом аргументе есть доля истины, но с российской точки зрения он искажает стратегический императив. Предположение, будто руководитель России беспринципно присоединил Крым исключительно в пику Западу как месть за признание отделения Косова от Сербии в 2008 г., выглядит маловероятным, если учесть, какое значение Севастополь всегда имел для России. За свою дерзкую и бескровную акцию Путин получил награду в виде народного одобрения, от Красной площади в Москве до проспекта Нахимова в Севастополе. Послание — как своим гражданам, так и другим странам — было совершенно недвусмысленным: «Россия вернулась!»[1697]. Екатерина Великая и Потемкин, вне всякого сомнения, были бы довольны.