конец Багоя. Как мастер своего дела ловко орудует инструментом, так и я использовала евнуха: запрягла его в колесницу своего гнева и, подобно греческим эриниям, сделала мечом, которым, выполняя наказ свыше, нанесла удар прямо в сердце Персии. И если прежде я в лице Теннеса поразила Сидон, то теперь сокрушила Египет. Такими были вынесенные Небесами приговоры, которые мне всего лишь надлежало привести в исполнение. Что же касается Багоя, то и поделом ему: он завершил свои преступные деяния на земле и отправился по пути, которым прежде отправлял своих жертв, и лишь имя подлого злодея эхом летит сквозь века.

Еще до восхода солнца мы прибыли к обширному участку плавней и через густые заросли тростника, по маршруту, известному лишь нашим кормчим, достигли тайной обители, называвшейся Исида-в-Камышах. Жрецы, присматривавшие за тем храмом, заблаговременно приготовили все к нашему прибытию. Вымотанная до предела, я прилегла в крохотной келье и заснула, ничего уже не боясь, поскольку знала наверняка: теперь никто не придет сюда за мной или за моими спутниками. Затрудняюсь объяснить, откуда проистекала сия непоколебимая уверенность. Однако я нимало не сомневалась: отныне наши пути с Египтом разошлись навеки.

Весь тот день и почти всю следующую ночь я проспала, убаюканная шепотом окружавших храм камышей. Полагаю, что именно в те ночные часы мне и приснился странный сон. Будто бы я в пустыне, кругом пески, а вдали — голубая полоска Нила. Я совсем одна, лишь на западе заходит солнце, а на востоке всплывает луна, и между ними, освещенный одновременно солнцем и луной, Ра с Исидой, припал к земле могучий Сфинкс, каменное изваяние с головой и грудью женщины — воплощение Египта. Испокон веков он сидит там — древний как мир, непоколебимый, суровый и красивый — и задумчивыми глазами смотрит на восток, откуда утро за утром выкатывается солнце.

И во сне моем появлялись перед Сфинксом один за другим, каждый украшенный своими священными символами, все боги Египта — удивительная, зловещая компания, словно бы порожденная горячечным бредом. Со звериными головами и человеческими телами, а также наоборот; собаки и соколы, крокодилы и совы, болотные птицы и быки, бараны и пузатые карлики — далеко за горизонт тянулась вереница богов: все они подходили и кланялись суровому и красивому Сфинксу с женской головой.

А потом женщина-Сфинкс вдруг открыла рот и заговорила.

— Чего хотите вы от меня, столь долгое время защищавшей вас? — спросила она.

И тогда один из богов, с телом человека и головой остроклювого ибиса, увенчанной двурогой луной с торчащим пером, и державший в руке палетку писца, — египтяне называли его Тот и считали владыкой времени, богом мудрости, знаний и мирового порядка — вышел вперед и ответил:

— Мы желаем попрощаться с тобой, о Мать Египта, охранявшая нас тысячи тысяч лет. Из ила твоего мы сотворены, в твой ил мы и возвращаемся ныне вновь.

— Вот как! — отозвалась женщина-Сфинкс. — Ну что же, ваш короткий век истек. Однако скажите мне, кто придал вам эти чудовищные формы и кто назвал вас богами?

— Это сделали египетские жрецы, — пояснил человек с головой ибиса. — Но теперь жрецов перебили, а вместе с ними погибли и мы, потому что мы всего лишь боги, созданные из твоего ила.

— Тогда возвращайтесь обратно в ил, о боги, сотворенные из ила. Но сначала скажите мне, где Дух мой, которого я в начале начал, когда мир был еще молодым, отправила вперед, дабы он смог стать Душой божественной и править Египтом и миром?

— Мы не знаем, — ответил Тот, бог мудрости. — Спроси об этом у жрецов, сотворивших нас. Быть может, они скрыли сие от нас. Прощай, о Египет! Прощай, о Сфинкс! Прощай, прощай!

— Прощай! — печальным эхом откликнулась толпа чудовищ и растаяла без следа.

Настала тишина, а вслед за ней пришло одиночество; глаза Сфинкса смотрели в Небытие, а Небытие смотрело на Сфинкса, и я, сторонняя зрительница, наблюдала за всем этим. Наконец из пустоты соткалось нечто, и я увидела фигуру, которая встала перед Сфинксом и сказала:

— Узри меня! Я твоя потерянная Душа, но не ты, Мать Египта, сотворила меня, а, наоборот, это я создала тебя по приказу Всевышнего. Я та, которую люди здесь, на Ниле, называют Исидой, но которую повсюду в этом мире и во всех мирах за его пределами знают под именем Природа, я зримое одеяние Всемогущего Бога. И ныне минули все те фантазии, взлелеянные человеком и оплодотворенные жрецами. Однако я остаюсь, и ты тоже остаешься, да, и, хотя во времена грядущие нас станут называть многими именами, как было сие и в дни минувшие, мы пребудем всегда, пока этот маленький, плавающий в океане Вселенной шар земной не устанет от своих странствий и не растает, вернувшись туда, откуда возник, — в вечные длани вечного Бога.

И тогда исполинское тело Сфинкса оторвалось от скалы, на которой лежало с начала времен. Гигант поднялся, затем припал на колени и поклонился крохотной женской фигурке, что была Исидой, что была Природой, что была Душеприказчицей Бога. Трижды Сфинкс поклонился и... исчез.

А Душа осталась, и я, Айша, тоже осталась. Душа повернулась и взглянула на меня глазами, полными печали и скорби, и — о чудо! — я увидела, что она сложена в точности как я... Она молчала.

— О матерь моя, — позвала я. — Поговори со мной, родная!

Но не было мне в ответ ни слова, Душа лишь показала на небеса и вдруг исчезла.

И вот я, Айша, осталась совсем одна в бескрайней пустыне. Я смотрела на заходящее солнце, на поднимающуюся луну, на вечернюю звезду, что теплилась между ними, и рыдала, о как горько рыдала я от одиночества!

Из года в год потом размышляла я об этом сне, ища разгадки и испрашивая ответа у солнца, луны и вечерней звезды, но не находя ее. Должно быть, из-за грехов моих, из-за того, что я, как и боги Египта, вылеплена из ила, тот Высший Дух скрывает тусклый светоч души моей, а потому остается она глухой и немой. Но однажды «Нил» смерти, который я отгородила от себя на столь долгий срок, прорвет все заграждения и смоет ил. И тогда светильник вновь разгорится; тогда дух придет и освежит его своим священным маслом и овеет его своим дыханием, и в дыхании том, быть может, я найду разгадку сей великой тайны.

В самом деле, ведь