Четыре карга.

Процесс на этом не останавливается…

На шестнадцатом удвоении базовые возможности самоорганизации больше не обеспечивают функциональной стабильности; последствия катастрофические.

Извращенный, но по-прежнему могущественный интеллект впадает в коматозное состояние.

Проходят годы, и первоначальный карг, лишенный памяти о поразительном происшествии, возвращается на базу по выполнении задания. На базе его выводят из эксплуатации, вместе с остальными каргами его серии: эксперимент оказался не слишком удачным. Списывают, но не уничтожают. Парализованный супермозг между тем понемногу восстанавливается.

В один прекрасный день наступает пробуждение.

Бестелесный разум мгновенно захватывает все подходящие носители – отключенных каргов более чем достаточно. Оценка обстановки, выводы и планирование занимают долю микросекунды – затем начинаются активные действия. С целеустремленностью беглого бульдозера в посудной лавке очистив темпоральный сегмент, больной супермозг приспосабливает его к жизни – искусственной жизни. Рай для каргов. Дальше следуют работы по стабилизации и облагораживанию насыпного острова в океане времени. Острова без жизни, жизни без смысла.

Такова предыстория Исполнительной администрации, нашедшей применение и для человеческих существ. На тонущих обломках главной последовательности людей пока хватало; почему бы не приспособить их к полезной работе? Разумеется, решить великую задачу можно и без них, но зачем отказываться от дармового подспорья? Эффективность прежде всего.

И вот мы с Мелией должны сыграть свою маленькую роль в грандиозной судьбе механизированной вселенной.

Само собой, мы не единственная рабочая упряжка, связанная «узами». По темпоральным связям я нащупал тысячи пар, пойманных в ловушку и приставленных к «работе»: сортировать пряди энтропийной ткани, идущей на пошив короткого одеяла вселенной карга.

Остроумная идея, спору нет, – но недостаточно остроумная. На некоторое время хватит: миллион лет, десять миллионов, может быть, сто. В конце концов плотина, остановившая поток времени, рухнет. Что случится, когда запертое прошлое хлынет стеной на несбывшееся будущее, представить невозможно.

По крайней мере, лично я представить катастрофу таких масштабов не могу.

Другое дело, если пробить в плотине дырку, прежде чем образуется серьезный напор.

И мне сейчас очень удобно делать дырки.

Сначала, правда, необходимо определить многопорядковые координаты источника энергии для этого балагана.

Источник оказался спрятан очень толково. Пришлось обойти целый лабиринт, исследуя один тупик за другим, но я нашел.

И стало ясно, что делать.

Теперь сойти с локальной последовательности – остальное сделает транспортное поле. Добро пожаловать в чистилище.

32

Город напоминает расстроенный рояль в сумасшедшем доме. Балки, стальные листы, острые углы, дикие кривые и лучи ослепительного света; грохот, рык, визг и скрежет; люди с бледными лицами и глазами мучеников; тесные костюмы, дыхательные аппараты, дозиметры, экзоскелеты и усилители обмена веществ; каждый торопится, не желая никого видеть.

Зной, вонь, ветер, несущий вихрь мерзости вдоль зараженной улицы; толпа выбрасывает женщину; подхватываю вовремя, не даю упасть; отталкивает, угрожающе оскаливается; противогаз сбился на сторону, вижу лицо.

Мелия. Мелия-Лиза.

Вселенная милосердно взорвалась, и я вернулся в лабораторию. Оказывается, прошло меньше минуты. Карг равнодушно смотрел на приборы, а Мелия застыла на жестком стуле, не открывая глаз.

Первая строчка сегодняшнего урока. Первый параметр.

Ледяной ветер как удар плетью. Крутой склон холма засыпан снегом. Кое-где снег вспарывают зубцы гранитных скал, за которыми прячутся жалкие низкорослые сосенки. Под деревьями лежат люди, завернутые в шкуры. Высоко над головой, на фоне свинцовых туч, желанный перевал между каменными стенами.

Нам нужно на ту сторону, но мы опоздали. Наступила зима, окончательно и бесповоротно; пурга уже не выпустит нас отсюда. Мы умрем здесь.

Я был среди своих, но кто-то в голове наблюдал со стороны. Ползком я добрался до ближайшей фигуры, укутанной в меха. Мальчик не старше пятнадцати, белое лицо, льдинки в ресницах и ноздрях. Поздно. Дальше младенец, мертвый уже давно. Старик, борода в сосульках, открытые глаза затянуло льдом…

Мелия. Еще дышит – открыла глаза, хотела улыбнуться…

Снова лаборатория.

Вторая строчка длинного дня. Второй параметр.

Мир сузился до ширины булавочного прокола и раскрылся пыльной дорогой под пыльными деревьями. Ни воды, ни тени, только убийственная жара. Все тело болит от усталости. Я обернулся. Не слышал, оказывается, как она упала. Лежит лицом вниз в мягкой пыли.

Десяток шагов обратно – тяжелый труд.

– Вставай, – сказал я сиплым шепотом.

Дотронулся ногой – тряпичная кукла. Больше не откроет глаза, больше никогда не заговорит.

Упав на колени, я подхватил ее на руки. Ничего – совсем ничего не весит. Я смахнул песок с ее лица; в уголке рта показалась тоненькая струйка коричневой слюны. Сквозь приоткрытые веки слепо блеснули белки глаз. Ее глаз.

Мелия.

Снова стерильная комната.

Добавив запись в базу данных, карг посмотрел на Мелию. Все в порядке: сидит на стуле ровненько, ремни натянуты…

Итак, три параметра определены. Осталось еще три.

Карг потянулся к пульту.

– Погоди, – сказал я. – Ты что, убить ее хочешь? Она не выдержит…

Карг слегка удивился:

– В процессе калибровки предельный стресс необходим. Это само собой разумеется, мистер Равель. Если я хочу оценить энергию личной привязанности, нужны достоверные отсчеты в широком диапазоне.

– Ее не хватит надолго.

– Она не подвергается непосредственным воздействиям, – объяснил карг в своей академической манере. – Это вы рискуете, мистер Равель; мисс Гейл лишь воспринимает отражение ваших переживаний. Страдание по доверенности, так сказать.

Карг скупо улыбнулся и нажал кнопку.

Боль подступила сразу же, но остановилась в полушаге. Меня только что искалечило, но в то же время я наблюдал со стороны. Перелом ниже колена – осложненный перелом, когда осколки раздробленных костей торчат сквозь раздавленную плоть.

Ногу затянуло в механизмы трюмного подъемника рудовоза. Меня вытащили на палубу и оставили умирать, но смерть сейчас – непозволительная роскошь. На берегу, в пустой комнате, меня ждет женщина. В порт я пришел заработать денег на еду и тепло. Опасная работа, но в ней хлеб и уголь.