до брака, а брак лишь в состоянии полной социальной и биологической зрелости (т. е. 20–25 лет).

III. Половая связь – лишь как конечное завершение глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви.

IV. Половой акт должен быть лишь конечным звеном в цепи глубоких и сложных переживаний, связывающих в данный момент любящих.

V. Половой акт не должен часто повторяться.

VI. Не надо часто менять половой объект. Поменьше полового разнообразия.

VII. Любовь должна быть моногамной, моноандрической (одна жена, один муж).

VIII. При всяком половом акте всегда надо помнить о возможности зарождения ребенка и, вообще, помнить о потомстве.

IX. Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально полового завоевывания.

X. Не должно быть ревности.

XI. Не должно быть половых извращений.

XII. Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая[1974].

«Мы не пасторы. Да, для нас не существует нерушимых моральных догм, – разъяснял публицист П. Ионов. – Точно так же и половая распущенность в наших глазах достойна осуждения не сама по себе, а с точки зрения самодовлеющей лжи, – для нас здесь высшим критерием является ее отрицательная социальная значимость. Отвлекая общественную энергию от решения общественных задач в сторону личного физиологического благополучия, перенося основной интерес с социальной группы на личность, ведя за собой раннюю старость, горькое похмелье, усталость и пессимизм, – половая распущенность тем самым, с точки зрения интересов класса, как целого, является абсолютно нетерпимой»[1975].

Несмотря на расхождения в нюансах, сексологи сходились в том, что политическое ангажирование могло перенаправить энергию организма[1976]. Гельман писал: «Половая энергия претворяется в энергию социальную. Это явление имеет место во время всяких социальных движений религиозного, политического и экономического характера»[1977]. Влечения, настаивал он, могли стать объектом сознательного вмешательства, подпасть под влияние социополитических, а не только биологических факторов и управляться интересами расы и государства[1978]. С ним соглашался и Залкинд: «Активный боевой революционный работник подавляющую часть своего энергетического богатства расходует на непрекращающуюся общественную деятельность… очевидно на долю любовных переживаний остается значительно меньшая часть»[1979]. Половая энергия способна превращаться и в другие виды энергии, развивал эту мысль приват-доцент Государственного института усовершенствования врачей Александр Леонтьевич Мендельсон, «обнаруживаясь проявлением различных новых душевных качеств: фантазии, отваги, предприимчивости, художественных способностей. При увлечении человека какой-нибудь идеей или интересным делом половая энергия переходит в другие, более высокие формы психической энергии»[1980].

В то время как герой Гумилевского и его единомышленники в рядах науки считали, что революция эмансипировала сексуальный инстинкт, партийные лидеры настаивали, что событие такого калибра не может поощрять линию наименьшего сопротивления[1981]. «В эпоху больших социальных потрясений, – говорил примерно так же Успенский, – общественная деятельность использует все виды энергий, накопляющиеся в организме, в том числе и половую. Революция, всецело захватившая молодежь, отвлекла половую энергию от грубой чувствительности к более высоким областям»[1982]. В Советском Союзе «половая энергия разрядилась в социальную, общественную», суммировал еще один врач, В. Е. Клячкин. Ученые не сомневались, что политические катаклизмы уменьшили «половую возбудимость» студентов: в Свердловском университете число парней, утверждавших, что революция имела именно такой эффект, было вдвое выше числа тех, кто заявлял обратное; среди девушек пропорция составляла один к трем[1983]. Медик Ласс был более точен и менее однозначен: анализ «фактических данных» доказывал ему, что половая жизнь под влиянием социальных преобразований изменилась из 1336 студентов у 592. При этом усиление ее отметили 252, а ослабление – 340[1984].

Приведем в подтверждение несколько выписок из студенческих анкет: «Когда я стал проникать в общественные науки, – пишет 22-летний студент, – внутри меня загорелась классовая вражда, которая удушила половую или любовную искру, весь огонь ушел от половой потребности на классовую вражду»[1985]. «Был на нескольких фронтах, проскакал десятки тысяч верст, вел кочевой образ жизни в лучший период своей молодости. <…> Все открыто говорили, „хочется любви да не до любви“. …После Гражданской войны и службы в Красной армии… чувствую снижение половой энергии. Наука и общественная работа заполняют эту пустоту и компенсируют»[1986]. «Война и революция у красного студента, пережившего ожесточенную гражданскую войну, ослабили половое чувство», – сухо суммировал Григорьев в студенческом журнале[1987]. Первый специалист по этому вопросу медик Гельман объяснял: «Наша молодежь попала под удары… мощного влияния – влияния революции. Она преобразила их общее миросозерцание, она глубоко осветила их социальное сознание. И, конечно, она не могла не задеть и их половой жизни». Революция ослабила «половые интересы», заняла в психике значительное место и вытеснила «сексуальный эгоцентризм»[1988].

Увы, это была только половина картины. Как подсказывает сюжет романа Гумилевского, хотя 1917 год научил таких, как Боровков, сублимации, он также дал волю похоти таких, как Хорохорин. В воззрениях ветеранов Гражданской войны «царит один только оголенный половой инстинкт, никакого нового миросозерцания в этой области нет, – говорил тот же Гельман. – Революция, выковав у них социальные мировоззрения, обжегши их своим дыханием, оставила совершенно нетронутой область половой жизни»[1989]. Ласс тоже иногда склонялся к пессимизму: «Окружающие опасности и полная оторванность… при громадном напряжении сил должны были толкать на путь удовлетворения половых желаний» всяческими способами[1990]. Те, кого Гражданская война застала врасплох, впадали в распутство. Бойцы считали своим правом иметь женщин, у которых они квартировали. «За время гражданской войны я имел не менее 30 женщин», некоторые из них старше 60 лет, признавался один из них. Ветеран не скрывал, что имел в то время сношения с двумя женщинами одновременно. Иногда он пытался присоединить еще и третью партнершу[1991]. Ряд студентов вспоминал, что в ситуации беспрерывных боевых действий не дорожили своим запасом половой силы: «Какого черта беречь половую энергию, ведь все равно убьют?!»[1992]

Ученые пришли к выводу, что долгая борьба с белыми, приведя энергии человеческого тела к полному упадку, вызвала «половую дезориентацию», чтобы не сказать «массовый психоз»[1993]. Ослабленные плохим питанием, туберкулезом и анемией юноши испытывали в эти годы преждевременное половое созревание, которое приводит к «извращениям» типа «педерастии» или скотоложству. Студент, селянин по происхождению, вспоминал: «С 15 до 19 лет занимался скотоложством; причина – невозможность нормального сношения. Объекты: кобылы, коровы и домашняя птица. Ощущения, как и при нормальном совокуплении». Его соратник сообщал приблизительно аналогичные сведения: «Я страдал