позади него и на пляж за ним, на бесчисленных фейри, танцующих и общающихся под звездами, и все они могли видеть нас, сидящих на берегу моря.

— А я думаю, что ты — барракуда, которая иногда не видит песка на пляже, — надулась я, медленно проводя рукой по своему боку, пытаясь заманить его так же, как его вид заманивал многих других.

— Что это значит? — потребовал он, приблизившись на шаг ближе ко мне, его сильное тело пульсировало мощной энергией, от которой в моем горле поднялся стон. Я знала, что мне нужно от него этой ночью, и, что еще лучше, я знала, что нужно и этому ревнивому зверю в его груди.

— Что ты пыжишься и шарахаешься от демонстрации моих изящных форм, потому что боишься, что какой-нибудь другой злодейский хам может претендовать на то, что ты хочешь заклеймить как свое собственное.

— А почему бы мне так не думать? — потребовал он, его гнев победил похоть, и сила этого гнева дразнящим образом ударила меня, когда он дал волю своим дарам и попытался раззадорить и меня. — Каждый ублюдок со своим комнатным растением смотрит на нас и думает, что между нами ничего нет. Каждый урод в твоем клубе ослов смеется за моей спиной и шепчет, что ты используешь меня, прежде чем найти кого-то более подходящего. Они смотрят на меня и видят проходящую фазу, милое отвлечение, но не угрозу. Они не рассматривают нас с тобой как долгосрочные отношения, потому что ты — роялистка, а я — Наследник. И они кружат вокруг тебя, как чертовы стервятники, надеясь наброситься в ту секунду, когда ты решишь отбросить меня.

Я вздохнула на его неуверенную вспышку, мои пальцы еще раз провели по боку, изгоняя иллюзию чешуи и оставляя меня такой, какой я была на самом деле: диким зверем с собачьим сердцем, которое билось исключительно ради сердца этого киппера. Неважно, насколько несовместимыми мы могли казаться.

— Тогда, возможно, вместо того, чтобы дуться и топить глупых стрекоз, ты должен показать им, что это не так, — бросила я, мои воды забурлили самым восхитительным образом, когда я приподнялась на локтях и бросила на него дразнящий взгляд. — Прямо здесь, на этом пляже, на глазах у всего мира. Почему бы тебе не показать им, как основательно ты завладел моим развратным сердцем и как глубоко пустил корни в моей преданной душе? Им не нужно видеть хлопанье медузы, всюду суетящейся от ревности. Им нужно видеть акулу, которая требует крови, принадлежащей ему, только грубой силой и мужскими хитростями.

— Ты… предлагаешь мне трахнуть тебя здесь, под открытым небом, где каждый может нас увидеть? — спросил Макс, и, черт возьми, если бы луна была чуть ярче, я могла бы поклясться, что его румянец отразился бы в самих волнах.

— Хороший дурачок, не будь таким неотесанным, — вздохнула я, и он немного расслабился, прежде чем моя злая ухмылка выдала игру, и я опустилась перед ним на руки и колени, представ перед ним во всей красе, оглянувшись через плечо. — Я просто предлагаю тебе отпустить этого скользкого лосося, который пытается разорвать твою молнию, и взять меня, как цветущий сад на этой самой русалочьей скале, показав всему миру, как моя сирена может заставить этого Цербера завыть.

Макс смотрел на меня несколько секунд, и я выгнула позвоночник, зная, что Венера одобряет это, поскольку я чувствовала прикосновение ее света к моей коже, прежде чем я позволила своим ментальным барьерам рухнуть и дала ему возможность взглянуть на всю меня с его дарами Сирены.

Я позволила ему увидеть себя таким, каким я видела его, — мощным, прекрасным морским зверем, пришедшим разграбить мои скалы и собрать жемчуг из моей устрицы. Я позволила ему почувствовать силу моей любви к нему и тоску моего сердца без него. Я отдала ему свое желание, свою потребность и свое сердце, и он застонал, когда позволил чистоте своей любви и желания ко мне выплеснуться из него наружу, пока я не почувствовала это глубже, чем все остальное.

Он преследовал меня, как зверь, каким я его знала, и я свободно застонала, когда его руки обхватили мою попку. Макс ругался, как негодяй, расстегивая ширинку и стягивая штаны, когда он, наконец, поддался этому, и его бархатный ствол прижался к Петунии в приветственном поцелуе.

— Да, — вздохнула я, выгибаясь назад, и он прорычал мое имя, глубоко погружаясь в меня, ощущение того, как он в меня входит, было таким же приятным, как я и предвкушала.

— Это безумие, — поклялся Макс, начав двигаться во мне, его похоть и моя похоть сплелись в воздухе с нашей любовью друг к другу, и я чувствовала, как эти эмоции выплескиваются из него, когда он потерял контроль, проникая в меня глубоко и грубо, как дикое существо, которым он был.

Бесчисленные взгляды обращались в нашу сторону, когда его сила вырывалась из него, стоны срывались с губ тех, кто это чувствовал, а извивающихся тел на пляже становилось все больше, поскольку все больше фейри поддавались силе Сирены, которая так искусно овладевала мной, находя своих партнеров и присоединяясь к нам в нашем союзе.

— О, великие скачущие нарвалы! — воскликнула я, когда он вошел в меня глубоко и сильно, владея мной, утверждая меня, отмечая меня перед всеми и каждым, убеждаясь, что все знают, что я принадлежу ему, а он — мне.

Венера источала свой энтузиазм по моим венам, а я разваливалась на части с воем восторга, пока он погружался все глубже и глубже, отдаваясь ему, забыв о фейри, наблюдающих за нами, забыв о своих сомнениях и неуверенности, и помня о нас. Только о нас. Под светом луны, как одно целое. Сейчас и навечно.

Глава 56

Я отошел подальше от людного пляжа и пошел вдоль береговой линии в ночь, где я мог бы найти хоть какое-то подобие тишины и покоя.

Я бросил камень в море со всей своей силой, наблюдая, как он двенадцать раз проскакивает по волнам, прежде чем скрыться из виду в глубинах океана.

Луна наблюдала за мной, насмехаясь надо мной, повторяя дразнилку Сета снова и снова, пока я хмурился на все и вся.

Кто он такой, черт возьми, чтобы называть меня гребаным девственником? И почему, если в его словах было