На следующую ночь я проснулся из-за какого-то скорбного музыкального воя. На телеэкране маячила неведомая планета. Ее материки тускло желтели, будто присыпанные грязным песком. Соскочившие с коек подкидыши молча стояли лицом к экрану, и каждый положил свою правую руку на левое плечо. Но вот планета эта исчезла из поля зрения, репродуктор умолк, иномиряне опять легли на свои спальные места. Я спросил Юрия, какой это такой обряд сейчас был выполнен.

– Это была краткосрочная траурная панихида в память о планете Мароторотана, – пояснил подкидыш. – Мы всегда так поступаем, когда пролетаем мимо планет, которые скончались, сгинули, скапутились, погибли, пропали, умерли из-за атомных войн. Добавлю к сему, что на следующий день мне снова пришлось наблюдать этот печальный обряд. Всего же во время того полета я видел шесть таких планет. Веселого мало. Но в пути ожидало меня и приятное событие. На тринадцатые сутки полета мы зависли над ночной стороной планеты, о которой Юрик сказал мне, что это Земля № 252. Салон наш пополнился новым подкидышем, которого по-земному звали Костя. Парень одет был со вкусом: в меру длинный пиджак, брюки нормальной ширины, удобные широконосые ботинки. Юрик сразу подскочил к нему. Сперва они затараторили на своем языке, потом перешли на русский. Тут и я встрял в беседу.

Выяснилось, что Костя этот – из Ленинграда тамошнего, он туда был подкинут с целью изучения истории земной кулинарии. Он сообщил, что на Земле № 252 сейчас идет XXII век. Косте известно, что в конце XX века Земля № 252 благополучно преодолела «атомный пик»; люди сумели договориться о вечном мире. Из этого ясно, что ни одной Земле с предыдущей и последующей нумерацией атомная гибель не угрожает. На Земле № 252 – полное благополучие. Границы отменены, строго соблюдаются экологические законы. Люди ласково относятся к людям и животным. Исчез страх, о нем земляне знают лишь по книгам. Повседневная пища людей значительно увкуснилась благодаря увеличению растительных ингредиентов.

Происходит воскрешение некоторых древних вегетарианских блюд. Недавно при расшифровке ассиро-вавилонской клинописи выявлена рецептура винегрета, который…

– Хватит о жратве толковать, – перебил Юрик своего однопланетника. – Скажи-ка лучше, какие ты знаешь земные отрицательные слова.

Костя ответил, что земная словесность интересует его только со стороны кулинарной терминологии. Впрочем, ему известно одно очень осудительное слово. Однажды некий глубоковозрастный повар сказал ему, что он, Костя, привередник.

– Маловато, – победоносно усмехнулся Юрик. – Слушай дальше на ту же букву: прохвост, полудурок, пьянчуга, перебежчик, паскуда, пройдоха, поджигатель, поганец, преступник, побирушка, психопат, прогульщик, плут, плебей, подхалим, позер, подонок, подлец, пошляк, проныра, перегибщик, пустомеля…

Тут Юрик запнулся, и я пришел ему на помощь: паникер, потатчик, прихлебатель, потрошитель, паразит, плагиатор, пасквилянт, провокатор, паршивец, прощелыга, похабник, прохиндей, параноик, падло, придурок.

Я ожидал, что наш новый знакомый будет восхищен, удивлен этим парадом слов, но ничего, кроме недоумения, не прочел на его лице. И тогда до меня дошло, что для него это – парад призраков; Костя просто не знает, что эти слова обозначают, ибо на Земле № 252 они давно выпали из человеческой речи. Тогда я перевел разговор на более реальную тему – стал расспрашивать про Ленинград. И тут иномирянин поведал, что Питер разросся аж до Сестрорецка, но центр города сохранен в полной исторической исправности. Во время этой беседы я заметил, что Костя с какой-то странной пристальностью вглядывается в мое лицо. И вдруг он тихо, с почтительной робостью, произнес:

– Простите, милостивый друг, вы случайно не Серафим Пятизайцев?

– Да. Но как вы догадались?

– Не догадался, а узнал по лицу. Это лицо на Земле № 252 всем известно, оно и в учебнике истории есть. И на Северном кладбище я бывал, где вы – то есть, извиняюсь, он – погребен. Мы туда на экскурсию всем классом ходили. Там на надгробье вы, то есть он, в профиль изображены. А на Пятизайцевском бульваре вам – то есть ему – памятник стоит. От благодарного человечества.

Я не стал выведывать у юного иномирянина, за что благодарно человечество моему тезке, ведь это было бы просто неэтично, это был бы плагиат. Я, Серафим Пятизайцев с Земли № 253, должен своим умом открыть, изобрести нечто такое, за что мне будут благодарны обитатели Земли № 253!!! И я, чтобы мой собеседник не выболтал мне случайно, чем именно прославился мой двойник, поспешно перевел разговор на другие рельсы и поинтересовался, какой характер был у моего покойного тезки. На это Костя ответил так:

– Судя по произведениям писателей и поэтов, воспевших его, это был бесстрашный человек с дружелюбно-ангельским характером. Один поэт сравнивает его с древним святым, с неким Серафимом Саровским, и утверждает, что отец гениального изобретателя в ту ночь, когда зачал своего сына, видел вещий сон, из которого узнал, что сыну его предстоит славное будущее. Потому-то он и присвоил ему имя этого святого… Есть и другие сведения… Уж не знаю…

– Говори, говори, – подначил я Костю. – Приятно иметь такого двойника. Узнаю в нем себя!

– По некоторым апокрифическим данным, Серафим не сверкал храбростью и обладал утяжеленным, многоступенчатым характером, и сослуживцы не испытывали к нему ласковых чувств и коллективно не явились на его похороны. Вы уж извините…

– Это ты не передо мной, а перед тем покойным Серафимом извиняйся, – успокоил я Костю. – У него, видать, дрянной нрав был, в этом я ему не двойник. Только клеветники могут утверждать, что у меня характер плохой… А лично он никаких сочинений о себе не оставил?

– Я слыхал, что есть какая-то книга, где Пятизайцев сам о себе рассказывает, – смущенно признался Костя. – Но я ее не читал. Меня те книги интересуют, где о кулинарии земной речь идет.

За двое суток до моего прибытия на Фемиду подкатилась ко мне новая волна страха. Теперь салон звездолета казался мне безопасно-уютным местечком – век бы прожил здесь среди: мирных подкидышей и симпатичных стюардесс. Все предстоящее впереди стало для меня темной могильной ямой, куда меня вскоре столкнут (о, глупость моя!) по моему же желанию. Последнюю ночь своего пребывания в звездолете я провел без сна. Утром, во время завтрака, Юрик сказал мне:

– Ты, Фима, сегодня имеешь бледный вид. Если бы я не знал, что ты – отпетый герой, я бы подумал, что тебя напугал кто-то.

– Меня сам черт не испугает! – соврал я. – У меня желудок побаливает, я переел вчера.

– То-то у тебя и аппетит сегодня в отлучке… Ну, на Фемиде накушаешься заново!

Я наводил справки – еды там запасено на века. Ты будешь последним едоком в Храме Одиночества. Ведь наша охрана труда установила, что ни один из жителей Кумы не должен больше бывать на Фемиде, поскольку это потрясательно для психики. Через три часа после этого завтрака на телеэкране возникла Фемида. Издали она выглядела эдаким зеленым раем: сплошные леса, не поврежденные цивилизацией. Там ждала меня тишина, о которой я так мечтал на Земле, но теперь я с радостью променял бы эту будущую тишину на самую разнузданную земную музыку.