после отъезда Государя из Ставки. Перед царем встала картина полного разрушения его власти и престижа, полная его обособленность, и у него пропала всякая уверенность в поддержке со стороны армии, если главы ее в несколько дней перешли на сторону врагов императора»[2187]. Император понял, что Алексеев выражал позицию всей военной верхушки. Рузский подтверждал, что именно телеграмма начальника штаба была решающей для «Государя, и он мне ответил, что согласен, и сказал, что напишет сейчас телеграмму. Не знаю, удалось ли бы мне уговорить Государя, не будь телеграммы Алексеева, сомневаюсь».

Николай дрогнул. Через полтора часа разговора с Рузским он дал согласие. Но на что? Император сам сел писать телеграмму, и вскоре Воейков передаст ее Рузскому, который ждал в свитском вагоне. И дворцовый комендант, и главкосев одинаково передают ее содержание. «Когда генерал Рузский ушел, — писал Воейков, — Государь позвал меня к себе и передал телеграмму, составленную им на имя Родзянки, в которой Его Величество объявлял свою монаршую волю дать ответственное министерство, сохранив ответственность лично перед ним как верховным вождем армии и флота, министров военного и морского, а также по делам иностранной политики — министра иностранных дел»[2188]. Рузский подтверждал: «Телеграмма была редактирована так. После слов «признать за благо» и т. д. стояло «поручаю Вам (Родзянко) сформировать новый кабинет и выбрать министров за исключением военного, морского и иностранных дел»[2189]. То есть совершенно очевидно, что Николай II соглашался на правительство, ответственное перед ним лично, а вовсе не перед Думой или кем-либо еще. Это было совсем не то, на чем настаивали оппозиция и Ставка. И именно поэтому телеграмма императора была не пропущена военными, которые уже сами решали, каковой должна быть монаршая воля. О ее содержании в стране так и не узнают.

Воейков утверждает: «Государь повелел мне сейчас же отправить по Юзу эту телеграмму Родзянке, чтобы по возможности скорее получить от него ответ, как и сведения обо всем, что творится в Петрограде. Пройдя от Его Величества в свитский вагон, куда зашел генерал Данилов, я просил его распорядиться о предоставлении мне аппарата Юза для передачи телеграммы Государя. Рузский, который после доклада у Его Величества прошел в купе министра двора, услыхав это, вышел в коридор, вмешался в разговор и заявил, что это невозможно. Я ему сказал, что это — повеление Государя, а мое дело — от него потребовать его исполнения. Генерал Рузский вернулся к министру двора графу Фредериксу и сказал, что такого «оскорбления» он перенести не может, что он здесь — главнокомандующий генерал-адъютант, что сношения Государя не могут проходить через его штаб помимо него и что он не считает возможным в такое тревожное время допустить Воейкова пользоваться аппаратом его штаба. Министр двора, выслушав генерала Рузского, пошел со мною к Его Величеству и доложил ему о происшедшем столкновении. Государь удивился требованию генерала Рузского, но, желая прекратить всякие недоразумения, взял от меня телеграмму и отдал ее графу Фредериксу с приказанием передать Рузскому для отправки»[2190]. Воейков полагал, что телеграмма была отправлена. Однако это не так. И Рузский это подтвердил великому князю Андрею Владимировичу.

«Прочитав ее, я увидел, что там ни слова об ответственном министерстве… Тогда я обратился к Воейкову с просьбой доложить Государю, что мне он говорил о даровании ответственного министерства, а в телеграмме сказано лишь о сформировании нового кабинета без указания, перед кем он ответственен. Воейков вытаращил на меня глаза, заерзал на диване и очень нехотя пошел к Государю. Я остался один ждать. Ждал час, пошел второй, и ничего. Тогда я попросил одного из адъютантов сходить доложить Государю, ждать ли мне или можно ехать в штаб. Я чувствовал себя не совсем хорошо, да еще безумно устал, и еле держался на ногах… Прождал я всего около 2-х часов, был уже первый час ночи, когда меня позвали к Государю. Там был граф Фредерикс, и Государь передал мне вновь составленную телеграмму, где было прямо сказано о даровании ответственного министерства без ограничений военного, морского и иностранных дел, и поручается Родзянко сформировать кабинет»[2191]. Итак, Рузский не передавал первой телеграммы, потому что она его не устроила (как вариант, не устроила Ставку, куда она все-таки была передана, Родзянко ее точно не получал). Это он запомнил хорошо. Но он явно «запамятовал» обстоятельства появления второй телеграммы.

Из слов Рузского совершенно не понятно, чего это вдруг, услышав о возражениях генерала, император пересмотрел — хоть и продумал два часа — свое только что принятое решение. А в действительности было вот что: еще одно объемное послание от Алексеева, с которым Рузский еще раз был у Николая II.

Эта телеграмма от Алексеева была передана в Псков для вручения императору в 22.30: «Ежеминутно растущая опасность распространения анархии во всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможности продолжения войны при создавшейся обстановке — настоятельно требуют издания Высочайшего акта, могущего еще успокоить умы, что возможно только путем признания ответственного министерства и поручения составления его председателю Государственной думы. Поступающие сведения дают основание надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал, и что работа с ними может пойти, но утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайними левыми элементами. Ввиду этого усердно умоляю Ваше Императорское Величество на немедленное опубликование из Ставки нижеследующего Манифеста»[2192].

Историю создания этого Манифеста в тот же вечер занес в свой дневник полковник оперативного отдела Ставки Пронин: «Сейчас только возвратился из редакции «Могилевских известий». Генерал-квартирмейстер приказал мне добыть, во что бы то ни стало, образец Высочайшего Манифеста. В указанной редакции, вместе с секретарем ее, я разыскал № за 1914 год с текстом Высочайшего Манифеста об объявлении войны. В это время уже был составлен проект Манифеста о даровании ответственного министерства. Составляли его ген. Алексеев, ген. Лукомский, камергер Высоч. Двора Н. А. Базили и великий князь Сергей Михайлович. Текст этого Манифеста с соответствующей припиской генерала Алексеева послан Государю в 22 час. 20 мин.»[2193]

В Манифесте, помимо прочего, провозглашалось: «Объявляем всем верным Нашим подданным: Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей родиной. Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, я признал необходимым призвать ответственное (перед представителями народа) министерство, возложив образование его на председателя Государственной думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России. Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг престола и народного представительства, дружно помогут доблестной